СУДАБА АГАБАЛАЕВА
КАРАВАННЫЙ ПУТЬ, ОДИНОКИЙ ПУТНИК И БЕЛОЕ СЧАСТЬЕ
«Они держали путь к горизонту, где схлёстывались черные тучи, сквозь которые вспыхивали зыбкие огни».
Когда я дочитала эту фразу, завершающую кинолегенду «Лейли и Меджнун», мне показалось, что путники, вершащие путь в безбрежной пустыне, это не Зейд и не Зейнаб. Это был он сам, мчащийся на вороном коне за своим белым ослепительным счастьем…
«Его посеревшее лицо выглядело онемевшим, и в очах его пылал жар бесконечной пустыни».
Не сломит ли эта долгая дорога волю всадника?
Домчит ли его черный конь до белого счастья?
…Дороги прервались в 91-м. Параллельные линии не пересеклись – счастье не возвращается…
Остался молниеносный след от скачущего на черном коне седока.
***
…Отчего путь к свету пролегает через черные тучи?
…Если бы порывы страждущих достигали заветной цели.
…Довелось ли Энверу Мамедханлы совершить путь на черном скакуне?
***
Дата 29 февраля ассоциируется «с весенним дождем, случающимся на исходе зимы» (Паша Гельбинур). Эта редкая календарная гостья вмешивается в хронологию даты рождения: Энверу Мамедханлы, если вести отсчет со дня рождения, – девяностый год, а по числу дней рождения – получается, что ему нет и тридцати. В 22 года Энвер Мамедханлы разорвал круг этого несоответствия, потому что в этом возрасте он обладал мудростью прожившего долгую жизнь аксакала. Еще с юных лет на его долю выпали страдания, которые сопутствовали ему на протяжении всей жизни. Эта боль отразилась в творчестве (в произведениях «Лунный свет», «Бакинские ночи», «Караван стал» и «Расставание»).
И это была судьба.
***
Он не выбирал судьбу, но направление дал ей сам. Колесо фортуны, соскочив с оси и, корёжа участь членов рода, пролагало путь писателю. Но и всесильная судьба натыкалась на благородство и стойкость, не в силах подавить и сломить его дух. Эти неизмеримые, бесценные качества сохранялись даже тогда, когда судьба загоняла его в угол и хватала мертвой хваткой за горло. Энвер Мамедханлы, росший при режиме, с которым не смирился его отец, не принял навязанные системой моральные ценности, – в его существо не проникла психология Павликов Морозовых. Он не смог похоронить на родной земле отца, обиженного на сына за незаконченное высшее образование. Но по тем временам он сделал невозможное: перезахоронил отца на мусульманском кладбище – поступок, который мог бы стать основанием для приговора военного трибунала: был 1942 год.
Из-под пера двадцатичетырехлетнего писателя в 1937 году вырвался безмолвный крик души: «…Мы расстаемся со своим прошлым, с кровью отдирая его от собственного сердца».
Может, разразившаяся война заглушит эту боль или утешит, растворит ее, смешает в массе всеобщего всенародного горя? На фоне «утешительных красок этих схожих бедствий» Энвер Мамедханлы показывает увиденные им «простые, обычные моменты» жизни, обнажающие его писательскую и человеческую сущность. Он говорит о великой, самоотверженной материнской любви, впрочем, в этой самоотверженности нет ничего сверхъестественного, неординарного; мать согревает осиротевшее дитя своим дыханием и готова пожертвовать всем, чтобы оградить любимое чадо. «…Всем, что она могла сорвать с себя, она укрывала своего малыша, и на последнем вздохе почти не шевелящимися губами шептала: не бойся, малыш, …и тепло моего последнего вздоха принадлежит тебе» – эти простые и глубокие по свой сути слова, разрывающие сердце и потрясающие до глубины души, я помню и сейчас. Наверняка, с детских лет и вы помните рассказ «Ледяное изваяние».
«…Рука матери с раскрытой ладонью была неподвижна, казалось, этой неподвижностью она чего-то ждала, этой неподвижностью она кричала и звала кого-то…», «…ее грудь была бездыханна, руки-ноги мертвы, глаза, язык, губы мертвы, легкие, волосы – безжизненны, только сердце все еще оставалось живым, сердце, которое всегда билось ради сына, и сейчас оно все еще сопротивлялось смерти, не сдавалось, она хотела увидеть сына, чтобы умереть счастливой, потому ее предсмертная агония все тянулась и тянулась». («Смерть матери»).
Эта сцена описана настолько пронзительно, что добавить что-то невозможно, не нужны объяснения и патетические проклятия в адрес войны, слова застывают на устах, и ты не в силах нарушить тишину этой трагической минуты.
***
В предисловии к книге «Свет двух жизней» Анар пишет: «Каждый большой талант подобен магниту, притягивающему к себе всевозможные бедствия», – эти слова вполне применимы и к Энверу Мамедханлы. Будучи человеком очень скромным, он избегал говорить о своем писательском таланте, был абсолютно лишен самомнения и терпеливо опровергал все хвалебные эпитеты в свой адрес, но все его творчество и количество его почитателей говорит само за себя.
Любые попытки сравнить его с другими писателями, исследования, попытки «что-то» выискать в его произведениях, прикрепить к его имени какой-либо «изм» заканчиваются ничем. В каждом творческом человеке живет личность, и большое значение в творчестве имеет то, что выходит на передний план: личность или профессионализм. У Энвера Мамедханлы в этом смысле существовала полная гармония и единение личности и творчества. В этом смысле он оставил после себя богатое наследие.
***
Значимость наследия проверяется отношением наследников к предшественникам. Четырнадцать лет назад не стало Энвера Мамедханлы. Обстоятельства, связанные с сохранением его творческого наследия, не могут не вызывать тревоги и озабоченности. В библиотеке, носящей имя писателя, нет справочного стенда, который бы рассказывал о творчестве и биографии Э.Мамедханлы, невозможно найти и книги писателя (работница нам ответила: «Была книга, по-моему, названия не помню, она у читателя»); кроме того, давно назрела необходимость издания произведений Энвера Мамедханлы на латинской графике, думаем и надеемся, что мы не слишком далеко забегаем вперед, говоря об этом.
Между тем, творчество и произведения Энвера Мамедханлы до сих пор еще не представлены читателям в полном объеме.
Многие грани его творчества и жизни могли бы высветить писатели старшего поколения, пришедшие в литературу в 30-е годы.
Естественно, Энвер Мамедханлы не был застрахован от знаменитого изречения: «Каждый человек похож на свою эпоху больше, чем на своих родителей». Но как творческому человеку быть впереди общественного мнения, понимать «истоки и причины происходящих событий», молчать, чтобы не заниматься художественным украшательством «неприглядных, насквозь лживых картин окружающей его жизни», было не просто. Он – автор романов «Заря Востока» и «Белый сокол хуррамитов» (о борьбе Бабека против нашествия арабского халифата). Но сам в душе он такую «Зарю Востока» не принял, критически всматриваясь в потери, приносимые стихией революции, и ломку общества, он вернулся к старым, испытанным временем ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ценностям. «В огне» он искал Бабека, как оплот самосознания народа, в надежде, что только несгибаемый дух бабеков не даст погаснуть родным «материнским очагам». Это были зигзаги, контрасты исторического катаклизма, изломы эпохи, и писатель видел разрушения и последствия, учиненные катастрофой «сошедшего с рельс» поезда…
***
О чем бы ни писал взявшийся за перо художник, он пишет о себе и себя. В произведениях так или иначе отражаются его личность, мировоззрение, натура. С первых произведений Мамедханлы демонстрировал тонкую наблюдательность, умение не только понять и увидеть внутренний мир человека, но и мастерски, во всех деталях показать его читателям, используя всю палитру изобразительных средств родного языка… В прозе не у каждого автора встретишь такой лиризм и поэтику. Но эта поэтическая интонация всегда выверена, выдержана в определенных рамках, естественна в своих проявлениях, и читатель окунается в поток переживаний героев.
«…Теперь уже, казалось, у него в душе ничего не осталось, все было смыто, унесено этой ночной песней – сердце было опустошено, и голос оборвался, как лопнувшая струна…»
Те, кто с достоинством принимает все удары судьбы, отвергая даже её дары, остаются людьми целостными. Таковы герои писателя.
«– В селе о вас молва ходит.
– Да, что-то было между нами. Но мы разошлись.
– Поспешили, может быть?
– Нет, с самого начала все шло к этому.
– Коли так, не тужи. Забудется.
– Никогда! Я знал, что мы расстанемся. Но я любил.
– И до сих пор?
– Теперь – еще сильнее!» (Из рассказа «Расставание»).
Но и смерть не властна над этими чувствами. И оказалось, что отказ в прощении был самым большим признанием в любви.
Ильясу, герою рассказа, отрекшемуся «от счастья, которое означало для него явленный им же самим и отвергнутый мир», ничего иного, кроме смерти, не оставалось.
Фариз поздно понял: «что же дали ему два упоительных года, пережитые им с Хумар столь самозабвенно, столь всепоглощающе?.. Сердце взвалило на себя бремя столь великой любви, что после уже ни для кого, ни для чего не оставалось места...»
***
«Талант, притягивающий к себе всевозможные бедствия» (Анар), напоминает классическую исповедь из газели Физули:
Я чаю печали, и как чают печали меня...
Быть может, духовная связь с великим Физули подвигла его на создание кинолегенды «Лейли и Меджнун»?
***
При определении бремени, которое мы собираемся принять на себя, физические возможности не учитываются; вероятно, сказывается неосознаваемая нами степень внутреннего долготерпения, стойкости, духа противодействия…
***
«Ох, Анар, лучше не вороши то, через что нам пришлось пройти. Мне кажется, нет такой семьи, на долю которой выпало бы столько страданий».
Какие силы нужны были Энверу, чтобы побороть душевную боль, слыша эти слова своей сестры Арифы-ханым?
А вот что пишет сам Анар об Энвере Мамедханлы: «Он был жизнелюбив. Как человек, смолоду умевший наслаждаться радостями жизни, он и в солидном возрасте не утратил задора, полемического запала, желания жить, мыслить, размышлять, спорить».
При всем при этом как объяснить, откуда у писателя брались силы и стоическая выдержка перед тектоническими толчками памяти о невзгодах, время от времени причинявших горе и боль всему роду Мамедханлы?
Мало того, ему пришлось столкнуться с умышленным, сознательным игнорированием его творчества, может быть, и потому он не любил «маячить», «мозолить глаза» на миру? Не хотел выставлять свои горести и предпочитал оставаться в стороне, жить замкнуто. (До сих пор многим памятно его выступление в СП, в клубе имени Натаван, на обсуждении повести М.Сулейманлы «Мельница», на которую обрушилась официальная критика).
Он отошел в сторону, замкнулся в себе, возможно, разочарованный девальвацией нравственных ценностей. Разочарованный лицемерием тех, в кого верил или хотел верить, разглядевший их фальшь и неискренность. Может быть, потому в свое время не были востребованы его бескорыстная любовь, искренность и душевная чистота?
Не оценили… Так куда же ему было идти, к кому обращаться? Ему ничего не оставалось, кроме как с достоинством принять все и остаться сами собой...
И это была Победа Энвера. Триумф интеллигента, представителя одного из достойных родов Азербайджана.
***
Уединение, самоотстранение от суеты таких людей, как Энвер Мамедханлы, – это тоже вызов, поступок...
Он вправе был сказать слова, которые могут служить утешением для ценителей и творцов искусства, не потерявших себя в нашем суетном мире: «…Я, как воитель бессмертной правды, вновь нахожусь в вашем строю…»