Гусейн Адыгёзалов
М.Ф.АХУНДОВ: МАСШТАБНОСТЬ ЛИЧНОСТИ
Мирза Фатали Ахундов (1812 – 1878), философ-материалист, мыслитель, зачинатель отечественных драматургии и литературной критики, занимает особое место в ряду азербайджанских просветителей. Его многообразная, литературная и общественная, деятельность в значительной мере предопределила характер духовного развития народов Ближнего Востока ХlХ – ХХ веков.
В пятидесятые годы позапрошлого столетия М.Ф.Ахундов на превосходном азербайджанском языке создаёт шесть пьес о быте и нравах современного ему азербайджанского общества, тем самым заложив основы национальной нашей драматургии и отечественного сценического искусства. Это – трагикомедии «Молла Ибрагим-Халил, алхимик, обладатель философского камня» (1850), «Мусье Жордан, ботаник, и дервиш Масталишах, знаменитый колдун» (1850), «Везир ленкоранского ханства» (1850), «Медведь, победитель разбойника» (1851), «Приключение скряги» (1852) и «Правозаступники в городе Тебризе» (1855). В пьесах этих, с одной стороны, едко высмеиваются предрассудки и фанатизм, невежество, лицемерие и ханжество, мздоимство и рвачество власть имущих и продажных судейских, а с другой – воспеваются высокие нравственные идеалы, честный труд и благотворность светского просвещения.
М.Ф.Ахундов – автор первой в азербайджанской литературе реалистической повести «Обманутые звезды», сюжет которой был подсказан ему фразой из древней хроники «История украшателя мира Шах-Аббаса» и как нельзя более подходил для выражения писателем собственных демократических убеждений. Тиран Шах-Аббас, узнав от звездочёта, что предстоящее в скором времени расположение звёзд предвещает ему смерть, вместо себя сажает на престол постороннего человека. В названный звездочётом роковой день тот гибнет, приняв участь, предназначавшуюся шаху: взбунтовавшийся народ свергает фиктивного правителя, после чего тиран вновь водворяется на престоле...
В 1860-е-1870-е годы Ахундова всецело занимает идея реформирования азербайджанского алфавита – замены арабской графики латиницей, надлежаще приспособленной к фонетическим особенностям тюркских языков. Практически реализована эта идея была в советское время (1927 – 1939 годы), однако в силу факторов чисто политико-конъюнктурного свойства, латиница у нас вскоре заменена была кириллицей и вновь восстановлена в статусе официального азербайджанского алфавита лишь после обретения республикой государственной независимости.
Перу М.Ф.Ахундова принадлежит художественно-публицистический труд «Три письма индийского принца Кемал-уд-Довле к персидскому принцу Джалал-уд-Довле и ответ на них сего последнего» – своеобразная литературная мистификация, созданная под влиянием французских просветителей, в которой автор, убеждённый материалист и воинствующий атеист, выступает горячим ратователем духовной свободы человека, просвещения народа и приобщения последнего к точным наукам и светскому образованию. Долгое время «Письма» считались утерянными, пока случайно не были обнаружены и выкуплены у внука Ахундова, послужив в некотором смысле идейной базой для развития общественной и философской мысли Азербайджана последующих десятилетий.
Дабы заведомо оградить себя от нападок реакционной публики, не привычной к открытому цивилизованному обсуждению «крамольных идей», М.Ф.Ахундов решил скрыть собственное авторство «Писем», назвавшись их собственником, будто бы пожелавшим сделать их содержание предметом общественной дискуссии. «Увы, вы будете разгневаны, когда прочтёте в письмах Кемалуддовле, что тот самый народ, который считается счастливым и спокойным за свой завтрашний день, обретаясь под сенью всевластного монарха, – самая невежественная нация в мире!» – писал Ахундов. «Письма», имевшие наряду с азербайджаноязычными также автографы на русском и фарси, несмотря на предпринятые автором хлопоты, при жизни его так и не были опубликованы, вызвав резкое неприятие равно и у восточных, и у западных учёных, коим автографыэти были отосланы. Критика им догм ислама и установлений шариата, порой излишне прямолинейная и недостаточно доказательная, стала причиной серьёзных неурядиц и в самом семействе Ахундова, его размолвок как с набожным сыном – Рашидом, так и с женой – Тубу-ханум. Именно по причине острой антиклерикальной направленности «Писем» местное мусульманское духовенство саботировало погребение Ахундова на тифлисском мусульманском кладбище (в советские годы на могиле Ахундова был установлен памятник, имеются ему памятники также в Шеки – на родине мыслителя, и в Баку).
М.Ф.Ахундов – автор статей по вопросам философии (исследование учения Юма, бабистского сектантства и т.д.), эстетики и поэтики. Выступая против сугубо дидактических сочинений, мыслитель писал: «...сегодня такие произведения не могут уже принести народу пользу. Ныне полезными, отвечающими вкусу читателя и интересам нации произведениями являются драма и роман». И еще: «Истина, написанная в стиле нежных отеческих назиданий, не оказывает никакого влияния на людей, привыкших к дурным поступкам. Эти назидания и проповеди вызывают лишь отвращение у читателя». Почти все произведения М.Ф.Ахундова были изданы при его жизни как на русском – в авторском переводе, – так и на родном ему азербайджанском языке, а отдельные из них увидели свет также на фарси, французском, английском и немецком языках.
Велико значение М.Ф.Ахундова и в истории русско-азербайджанских литературных связей. В совершенстве владевший литературным азербайджанским языком, изучивший также фарси, арабский, а впоследствии и русский, Ахундов с молодых лет и до конца жизни проработал на государственной службе как переводчик с восточных языков, дослужившись до чина полковника. Он общался с передовыми людьми своего времени – декабристами, сосланными на Кавказ участниками польского восстания, проживавшими в Тифлисе деятелями грузинской и русской культуры. Есть основания полагать, что был он знаком и с М.Ю.Лермонтовым, которого в бытность того в Тифлисе обучал азербайджанскому языку и которому рассказал сюжет дастана «Ашыг-Гариб», вдохновившего Лермонтова на создание оригинального одноименного произведения.
Тифлисская жизнь, казённая служба, педагогическая деятельность – преподавание в Тифлисском училище фарси и тюркских языков, встречи с прогрессивными русскими писателями, журналистами, политическими деятелями – А.А.Бестужевым-Марлинским, В.А.Сологубом, И.И.Клементьевым, Я.П.Полонским, Ф.А.Вердеровским, Н.И.Берзденовым, Н.Б.Ханыковым, востоковедом А.Берже и др. в значительной мере повлияли на формирование мировоззрения Ахундова. В те годы началась и литературная его деятельность. Ахундов изучает русский язык и знакомится с выдающимися достижениями русской и западноевропейской науки и художественной литературы.
Первым из интеллигентов Востока М.Ф.Ахундов горячо откликается на гибель Пушкина. С исполненным высокой патетики гневом клеймит он убийцу своего несравненного коллеги. В оригинальной касыде «Восточная поэма на смерть Пушкина» (1837) он даёт характеристику творчества великого русского поэта. Немедленно самим же автором переведенная на русский, касыда опубликована была в журнале «Московский наблюдатель». «Восточная поэма» М.Ф.Ахундова, высоко оцененная и современниками писателя, и духовными его преемниками, сделалась объектом всестороннего исследования в азербайджанском литературоведении. Как верно заметил С.Вургун, «Мы гордимся тем, что значение Пушкина в мировой поэзии впервые на Востоке было понято и любовно воспето великим Мирзой Фатали». Аналогичную мысль высказал и профессор Г.Гулиев: «…это стихотворение было одним из самых ранних поэтических откликов на смерть Пушкина... Находясь на периферии Российской империи, М.Ф.Ахундов смог безошибочно и точно определить место и роль Пушкина в литературе его времени…». Примечательно, что собственно «Московским наблюдателем» поэма была названа «прекрасным цветком на могиле Пушкина». Создание поэмы исследователи относят к самому началу 1837 года. Ещё более конкретно высказывается в данной связи Азиз Шариф: «Элегия была написана молодым Ахундовым приблизительно в феврале 1837 года». Основанием для такой точки зрения послужили учёному строки из зачина произведения: «Взгляни: наступила весна, все растения, будто девы, величаются красотою и прелестью». Между тем в редакционном предпослании поэме имеется следующее упоминание: «за Кавказом весна открывается в феврале», а сама поэма опубликована была в мартовском номере упомянутого издания.
В своей поэме Ахундов кратко и предельно чётко определил значение корифеев русской литературы в становлении пушкинского гения: «Ломоносов красою гения украшал обитель поэзии, но его (Пушкина. – Г.А.) мечта в ней утвердилась. Хотя Державин завоевал державу Литературы, но для управления и устройства ея избран он (Пушкин. – Г.А.). Карамзин наполнил чашу вином знания: он (Пушкин. – Г.А.) выпил вино сей наполненной чаши». Определённый интерес вызывает и опубликованный в журнале «Русская старина» за 1874 год перевод поэмы, выполненный А.Бестужевым и предварённый предисловием А.Берже. Современники по-разному оценивали значение данной публикации, спорили, в частности, насчёт достоверности как заявленного авторства перевода, так и сообщения А.Берже о том, что, де, «оригинал поэмы утрачен; подлинник же перевода передан автором в полное моё распоряжение». Что касается упоминания А.Берже о якобы утраченном оригинале поэмы, то исчерпывающие разъяснения по данному поводу находим мы в исследованиях О.Эрберга. В этой связи А.А.Сеид-заде пишет: «…приводимые А.Берже сведения следует понимать в том смысле, что он говорит об утрате того (одного) экземпляра, который автором произведения был предоставлен в его распоряжение. Таким образом выходит, что М.Ф.Ахундов не имел никаких оснований выступать с подобного рода опровержениями». В свою очередь А.Шариф говорит, что «...утвердилось мнение, что Ахундов послал оригинал своей поэмы вместе с подстрочником через И.И.Клементьева в редакцию журнала «Московский наблюдатель», где этот оригинал, написанный арабским алфавитом и потому недоступный работникам журнала, был утрачен. Следовательно, на протяжении более 60 лет после публикации А.Берже был известен лишь русский перевод ахундовской поэмы на смерть Пушкина, а об оригинале не имелось сведений».
В 1936 году беловой автограф поэмы, в числе прочих документов из личного ахундовского архива, приобретает А.Шариф у наречённого именем деда единственного внука М.Ф.Ахундова. «Эта находка, – отмечал А.Шариф, – дала возможность установить, что ахундовская поэма написана на персидском языке, почему редакция журнала «Московский наблюдатель» так упорно и называла азербайджанского писателя персидским поэтом».
Причина возникновения версии об утрате оригинала поэмы объясняется в статье О.Эрберга «Тайны оригинала». Изучив историю создания и выхода в свет поэмы, московский литератор приходит к следующему выводу: «...тайна заключается в осторожности Ахундова, вызванной его опасениями за личную судьбу. Эти опасения писателя не были безосновательными». В 1876 году престарелого Ахундова принуждают оставить казенную службу. Кроме того, следует иметь в виду, цензура семидесятых годов ХIХ века уже не была столь либеральной, сколь ещё сорока годами ранее, – обстоятельство, которым единственно и может быть объясним тот факт, что, имея полную возможность публично опровергнуть отмеченное измышление, автор поэмы, тем не менее, этого не сделал. По-видимому, версия об «утрате» оригинала поэмы совместно инспирирована была самим Ахундовым и издателем русского перевода его произведения.
В отечественном литературоведении исследованием «Восточной поэмы» активно занимались и А.А.Сеид-заде, и М.Рафили, и Ш.К.Курбанов, и А.Шариф, и М.Садыхов и многие другие учёные, работы которых по отмеченной тематике с регулярностью публиковались, в частности, и в журнале «Литературный Азербайджан».
В науке нет однозначного отношения к вопросу о непосредственном творческом взаимодействии между М.Ф.Ахундовым и М.Ю.Лермонтовым – автором идейно родственного «Восточной поэме» стихотворения «На смерть поэта». Так, выдающийся российский лермонтовед И.Андроников полагал, что Лермонтов доподлинно имел встречи с Ахундовым в 1837 году, именно со слов последнего – мнимого «учёного татарина Али» – записав сюжет своей знаменитой сказки «Ашик-Кериб». В разысканном Андрониковым письме Лермонтова к Раевскому имеется упоминание о состоявшемся у поэта в Тифлисе знакомстве с двумя «татарами» – некими «учёным» Али и Ахметом. С Андрониковым солидаризируется и Ш.Д.Курбанов, указывавший, что «“учёный татарин Али” не может быть никем иным, кроме как М.Ф.Ахундовым». Этой же точки зрения придерживается и А.А.Сеид-заде, выражавший убеждённость в том, «что… “Али” и есть наш “Мирза-Фатх-Али”» и что из азербайджанских учёных Лермонтова мог заинтересовать в Тифлисе лишь М.Ф.Ахундов – как и сам он, автор стихов на смерть Пушкина. Сделанный И.Андрониковым вывод, согласно Сеид-заде, важен ещё и потому, что «даёт возможность разрешить другой неясный вопрос, а именно – вопрос о том, кто помог Лермонтову в 1837 году записать азербайджанскую сказку «Ашыг-Гариб».
Но, спрашивается, почему из трёх обозначений имени Ахундова (Мирза-Фатх-Али) поэтом названо было лишь одно – Али? Факту этому И.Андроников даёт такое объяснение – сам Ахундов имел обыкновение представляться под этим именем, что подтверждает, в частности, дарственная подпись на издании его «Комедий» (1853), поднесённом Ахундовым его знаменитому русскому коллеге, редактору журнала «Русское слово»: «Я.Полонскому в знак памяти и дружбы от автора Мирзы-Фатх-Али-Ахундова, 26 октября 1853 года из Тифлиса». Под именем «Али» упоминается Ахундов и в одном из давних исследований его творчества. К сожалению, И.Андроников так и не дал подробного обоснования своей версии.
Попытку такую предпринимает А.А.Сеид-заде, выдвинув предположение, что у Лермонтова упоминается не просто «Али», но конкретно «Мирза Али», поскольку в буквальном русском толковании термин «мирза» вполне может быть представлен как «учёный». По мысли Сеид-заде, во-первых, Лермонтову могло быть известно, что распространенный на Востоке приименной титул «мирза» указывает именно на принадлежность его носителя к учёному сословию, а во-вторых, возможно, что русский поэт имел и резонные основания не называть полного имени человека, уже в то время имевшего славу «крамольника» в культурных кругах Тифлиса. Сеид-заде пишет: «…запись Лермонтова вполне правомерна, – тем более что в двойном имени «фатх-Али» основным было «Али», «фатх» можно было без ущерба сократить», и далее: «нет сомнений, что запись “учёный татар Али” у Лермонтова означает “Мирза-Фатх-Али”». По мнению Сеид-заде, Лермонтов и Ахундов, несомненно, знакомы были лично, и именно со слов азербайджанского своего коллеги русский поэт записал сказку «Ашик-Кериб», от него же усвоив и навыки владения азербайджанским языком.
А.А.Сеид-заде указывает на ряд буквальных калек с языка оригинала, имеющих место в тексте лермонтовского перевыражения классического азербайджанского дастана. Учёный обращает внимание на то, что некоторые азербайджанские слова представлены у Лермонтова в русской транскрипции – факт, будто бы прямо удостоверяющий: сюжет «сказки» тот узнал именно от азербайджанского источника. Сеид-заде убедительно оппонирует А.В.Попову, полагавшему, что сюжет этот рассказан Лермонтову неким безымянным ашугом. «Тогдашние ашуги…, – указывает азербайджанский литературовед, – были неграмотными и совершенно не знали русского языка», «без помощи лица, знавшего русский язык, Лермонтов вообще не смог бы сделать свою запись». Сеид-заде пишет: «логически вопрос должен быть поставлен так: не где записал, а у кого, с чьей помощью записал Лермонтов сказку “Ашик-Кериб”»?
В том же духе высказывается и М.Садыхов, делая, однако, следующее уточнение: «в Шемахе Лермонтов проявил интерес к азербайджанскому языку и фольклору, в Тифлисе же с помощью М.Ф.Ахундова приступил к изучению азербайджанского языка; к тифлисскому периоду относится также и запись сказки «Ашик-Кериб», перевод которой был осуществлен с помощью азербайджанского поэта (М.Ф.Ахундова. – Г.А.)». Учёный категорически отвергает доводы И.Андроникова, И.Ениколопова, В.Мануйлова и др., неоднократно анализировавших азербайджанский текст дастана и утверждавших, что «сказка», записанная Лермонтовым, проникла-де в Закавказье из Турции и именно потому была названа Лермонтовым «турецкой сказкой». В данной связи Садыхов резонно заявляет: «Лермонтовская запись сказки «Ашик-Кериб» представляет собой сжатое изложение содержания азербайджанского дастана».
Тут следует заметить, что, согласно И.Ениколопову (предисловие к одному из изданий «Ашик-Кериба»), слово «турецкая» в лермоновском заглавии произведения недвусмысленно указывает именно на азербайджанское её происхождение, поскольку «турками», как указывает Ениколопов, армяне называют как османских турок, так равно и азербайджанцев. Посылка эта приводит учёного к выводу о том, что сюжет дастана записан был Лермонтовым с помощью владевшего азербайджанским армянского толмача. Отметим, однако, что версия эта решительно отвергнута была наиболее авторитетным среди российских лермонтоведов, И.Андрониковым, который писал: «Нет никаких сомнений, что сказку эту Лермонтов слышал из уст азербайджанца».
Тем не менее всё же следует объективно признать, что версия о личном знакомстве М.Ю.Лермонтова с М.Ф.Ахундовым основывается больше на предположениях, чем на историко-филологических фактах. И в последующем азербайджанские учёные выказывают к ней весьма критичное отношение. Так, А.Дж.Гаджиев, обратив внимание на то, что переложение русским поэтом азербайджанского дастана как формально, так и содержательно обнаруживает явственное отличие от первоисточника, справедливо отмечает: «причину отсутствия стихотворного перевода «Ашыг-Гариба»... следует видеть в отсутствии в тифлисском окружении поэта людей, одинаково хорошо владевших и русским и азербайджанским языками». Действительно, если б Ахундов и подлинно содействовал Лермонтову в переводе дастана, то едва ли не обратил бы его внимание на столь очевидные «огрехи» и не поспособствовал бы их устранению. Именно поэтому, считает учёный, «мы не можем согласиться с известной версией о встречах и знакомстве Лермонтова с... М.Ф.Ахундовым, которую отстаивают как азербайджанские, так и некоторые русские литературоведы». «Во-первых, – пишет в данной связи А.Дж.Гаджиев, – если бы такая встреча состоялась, то автор знаменитой «Восточной поэмы на смерть Пушкина» М.Ф.Ахундов впоследствии откликнулся бы и на трагическую гибель Лермонтова, а также оставил бы какие-то свидетельства о своём знакомстве с русским поэтом. Утверждать обратное, по нашему твердому убеждению, означает высказать мысль о непонимании М.Ф.Ахундовым значения Лермонтова. Во-вторых же, будь они знакомы, то и с Лермонтовым М.Ф.Ахундов наладил бы творческие контакты, как это имело место с А.А.Бестужевым-Марлинским...».
В этом году исполняется 200 лет со дня рождения М.Ф.Ахундова – одного из гениальных наших литераторов и мыслителей, личность и творчество которого и доныне вызывают живейший интерес у культурной общественности многих стран мира. И нет сомнений в том, что очередной юбилей «азербайджанского Мольера» станет реальной предпосылкой к появлению новых научных работ, направленных на освещение загадок, какие в немалом числе имеют место в современном ахундововедении. Ведь даже десятилетиями считавшиеся неоспоримыми представления о жизни и профессиональной деятельности этого человека со всей очевидностью требуют сегодня либо существенной коррекции, либо же радикальной ревизии.