ТАИР АЛИ
Формула риска

 

 

Хорошо это или плохо, но фигура Зейналабдина Тагиева в нашем коллективном сознании давно уже вышла за пределы истории и времени. Перипетии его судьбы из персональной драмы превратились в живописные подробности мифа. И, как обычно случается в результате подобных метаморфоз, забронзовевший Тагиев намного примитивнее, а главное, – скучнее его исторического прототипа.

Тагиев реальный заслуживает серьезного исследования. Его жизнь может помочь нам разобраться в его непростой современности, а заодно объяснить кое-что и в нашем с вами настоящем.

Еще не вполне канувший в лету советский хороший тон в обращении с юбиляром обязывает перечислять его заслуги, вручать ордена и ценные подарки. Например – кузнецовские сервизы. В тех же случаях, когда юбиляр не дотянул до чествования, в ход идут памятные доски, бюстики в тихих скверах, либо, в зависимости от конъюнктуры, все ограничивается мультимедийными панегириками в духе «штрихов к портрету».

Последнее представляется мне делом неблагодарным. В чем-то даже и неблагородным. Тем более, что к сложившемуся мифическому образу мне особенно нечего добавить. Причиной же написания этих заметок является довольно простой вопрос – простой, хотя с учетом надвигающегося юбилея, не самый тактичный: почему, собственно, из всей пестрой когорты бакинских миллионеров именно он стал легендой? Да еще чуть ли не при жизни! Ну неужели только лишь потому, что был самым щедрым из своего круга? Ведь этого явно недостаточно. Маловато для мифа. В конце концов, и другие – Муса Нагиев, Муртуза Мухтаров, Шамси Асадуллаев тоже строили и содержали на свои средства не меньше: больницы, училища, богадельни… И студентов отправляли учиться за границу. И не просто жертвовали, а еще и мерились тем, кто потратит больше. И вообще, в те годы не только в нефтяном Баку, но повсюду – в Европе, Азии, Америке – вырвавшийся на волю джинн начального капитализма не только задорно преобразовывал старый мир вокруг, насыщая его мануфактурой, паром, турбинами, но и добровольно принял на себя роль двигателя социального прогресса. Так что не жертвовать на благотворительность и всяческое обустройство родного города среди бакинских богачей было моветоном. Те же братья Нобели вложились аж в целый комплекс – «Виллу Петролиа» в «Черном городе». Понастроили образцовых домов для рабочих, для них же – поликлинику, библиотеку, разбили роскошный парк, а воду, чтобы его поливать, везли танкерами из Астрахани. Даже кегельбан построили. Так что Тагиев в этом смысле не был уникальным.

Говорят, он был патриотом. На работу на свои фабрики принимал только нашего брата мусульманина. Но и это вряд ли можно считать уникально тагиевским. Такое же правило существовало и у Нагиева, и у отца его будущего зятя Асадуллаева. Да и армянин Манташев брал к себе только своих. Марксовские буржуи, несмотря на эмансипационную природу капитала, по сути дела, и были первыми историческими националистами, разодравшими в клочья аморфный имперский космополитизм. Это ведь только пролетарии всех стран мгновенно сбиваются в шумные толпы без оглядки, где хотят и когда хотят. А классический буржуй – всегда националист.

Так в чем же секрет? Как мне кажется, у меня есть довольно симпатичная догадка. Американский экономист Нассим Талеб в одной из своих книг предположил, что умение рисковать, буквально ставить на кон все – от репутации до денег – критически необходимая способность не только для ведения успешного бизнеса, но и вообще – для любого прогресса в целом. Без риска человечество так бы и застряло в безнадежном каменном веке, потому как одного накопленного опыта и знаний недостаточно для сколько-нибудь мало-мальски значительного развития. Говоря о риске, Талеб имеет в виду не какую-нибудь бессмысленную «русскую рулетку», а просчитанный и хорошо понятный риск. Рисковать ради новой идеи, нового видения, более-менее просчитав всевозможные негативные последствия, – это способность пассионарного человека: брать на себя всю ответственность за последствия своих действий. И за свои ошибки. Далее Талеб переводит свой тезис в плоскость этики (куда уж без нее). Просчитанный риск оправдан только лишь тогда, когда соответствует нехитрой формуле: никогда не рискуй чужой шкурой, при этом не рискуя своей.

В определенном смысле эта формула исторична для нашей части мира. Например, когда-то в османской и персидской армиях существовал правило – войско не сражается без султана на поле битвы. То, что поздние историки воспринимали как организационную слабость, на самом деле было чем-то иным – умением ставить на кон свою шкуру.

Покоритель Константинополя Мехмед Фатих погиб в победоносном сражении под Косово.

Оба Тагиева – историческая личность и миф из народной памяти – следовали этой формуле. И не боялись рисковать. Загляните хотя бы в Википедию. Во многом благодаря этому из поденщика (каменщик за 20 копеек в день), а потом мелкого торговца мануфактурой, он вырос в выдающегося промышленника, менял отрасли, от нефти переходил к текстилю, от текстиля к заводам по переработке рыбы, занимался строительством, судоходством, издательством и прочее, прочее. Но не это все-таки главное. Главное, что, как потом выяснится, принимая самое важное решение в своей жизни, – уехать или остаться, – Тагиев жестоко просчитался и заплатил за это самой высокой ценой – искалеченными жизнями своих детей.

Мамед – офицер «Дикой Дивизии», погиб в 1918.

Ильяс – был арестован в Москве. Умер в психушке в 1939.

Лейла – вышла замуж за сына Асадуллаева. Покончила жизнь самоубийством в Стамбуле в 1945.

Сара – была арестована НКВД в 1934. Умерла почти в полной нищете в Баку.

Когда разразилась революция, Тагиев не уехал, как большинство из его круга. Не перевел, как тот же Мухтаров, капиталы заграницу. Тагиев, скорее всего, не верил, что власть Советов продержится долго. Да и как было поверить? Человек рациональный, он верил в активное преображение мира через технологии и технический прогресс, хотя, думаю, прекрасно понимал, что в основе миллионов, нажитых им, лежит рабский труд тысяч людей, которым он дал работу. От этого он и был одержим благотворительностью.

С Советами Тагиев ошибся. Но помним мы его, а не Мухтарова или братьев Нобель, при всем к ним уважении. Как это ни парадоксально звучит, за эту ошибку мы и ставим ему памятники и проводим его юбилеи. За то, что он не рисковал из дальнего блиндажа, в безопасности наблюдая за исходом сражения. Тагиев остался с теми, с кем вместе когда-то преображал маленький пыльный городок на берегу Каспия в залитую электрическими огнями столицу.