АЛИНА ТАЛЫБОВА
Из цикла «ЕВРОХРОНИКИ»
Стихи
БРАШОВСКАЯ РАПСОДИЯ
1
…Жить бы мне в городе
Брашове, Брашове,
Жить, разговаривать не по-нашему,
Быть среди прочих, черных и рыжих,
Не замечая Карпат, обхвативших
Города чашу…
По утренним улицам
Вдаль устремляться, от ветра ссутулившись,
Снег убивая на маленькой площади
Злыми студенческими подошвами.
Зданья минуя муниципальные,
Где Католичество и Православие
Робко друг друга касаются крыльями,
А в сумраке под черепичными крышами
Вечность порхает летучею мышью…
Но трезвый наш век
этих звуков не слышит:
Дракула служит инструктором лыжным
Где-то на базе… (Ну да, не без риска:
Недосчитаются пары туристов
Время от времени –
спросят у Влада,
Хмыкнет и взгляд отведет косоватый.
Тянет давно в Трансильвании серой…)
Ну, а в свободное время в таверне
Он жарит бифштексы, с гостями смеется
И под охотку за скрипку берется:
Пробует нόгтем смычок, и покорно
Навзничь откинется тоненьким горлом
Юная скрипка…
Не вздумайте слушать!..
Вот уж и вправду: выпьет всю душу
Капля за каплей – и тело пустое
С тихим смешком
опрокинет на стойку….
2
…Чтό бы родиться мне этой вот брашовкой
В джинсах и свитере вязки домашней,
Смуглою и угловатой нимфеткою,
Узкой попыхивать сигареткою,
Путь пролагая в Консерваторию,
Предпочитая «Колу» истории,
Щедро разлитой в мартовском воздухе…
Тайно влюбляться в учителя музыки
(Он же – хормейстер в местном соборе,
Где он, не то, чтобы верует в Бога,
Ну, а скорее, уверовав в Баха,
По воскресеньям, не ведая страха,
Руки кладет на пюпитр, как на плаху…)
…Ах, не понять
всем на свете нимфеткам,
Как это сладко: порою рассветной,
Дома захлопнув скрипучую дверцу
Вновь пробираться со стынущим сердцем
Прямо туда, где от ночи налево
Черная Церковь стоит по колено
В белом снегу… (В ледяном ее чреве
Мерзнут скамьи, и химеры, и девы
С толстым младенцем
и профилем плоским,
Митры, колонны, граненые розы…)
Темною узенькой лестничкой виться,
Чтобы в урочное время явиться
Перед лицо отгоревших династий.
И отзываться с покорностью рабской
На Иоганна и Себастьяна,
Эммануэля и Христиана…
Быть простачком средь интриг с обманов,
Со жгучим стыдом вожделея к органу –
Гладить его мускулистые трубы,
И уводить пересохшие губы
От поцелуев валторн и фаготов,
Наспех оправдываясь чахоткой.
И вот уже, над мирозданьем убогим
Фуга –
как поступь незримого бога.
Лист партитурный, как свежие соты,
Вьются впотьмах золотистые ноты –
Мед их так сладок,
так нежно смертелен…
Можно ль все это равнять, в самом деле,
С диким надрывом цыганистых скрипок,
Что так и льнут,
по-кошачьему гибки!..
И снова, свой страх объяснить не умея,
Тщиться разжать на натянутой шее
Их деревянные смуглые руки,
Брезгуя страстью… Из этого круга
Нету исхода…
(И сломанной флейтой
Тоненько плачет на хóрах нимфетка.)
3
…Номер не тесный,
нескучная книжка –
Что ж мне еще?..
Но отчетливо слышу:
В угольной тьме на подтаявших склонах
Сонм колокольчиков звонит по сонму
С двух Мировых не пришедших героев...
Чем я прапамять свою успокою?..
Не интернетом, вопящим о третьей
Из Мировых, о последнем рассвете…
Вроде бы сплю, но и бодрствую тоже
В кресле лилово-немыслимой кожи.
Зá полночь в двери ко мне постучится
Серый и маленький пехотинец
(Тот, что на низком стоит пьедестале
Города в центре).
Я спорить не стану:
Вот мы сидим в пригостиничном баре
Странная прочим непарная пара.
Он меня слабым вином угощает,
Сердится, просит,
ревнует, прощает.
В губы целует –
протяжно, раздельно,
Напрочь смутив постояльцев отеля.
– Па1, – говорит,
– Тэ ю беск2, – говорит он.
– Па…
И уходит по выбитым плитам,
Тяжкий приклад волоча…
– Ave, Ave!..
Он сотни раз мне изменит со Славой –
Той маркитанткою в алом корсаже,
С вечною флягой у рта… А однажды
Мне сообщат в равнодушном конверте –
Что он изменил мне навечно –
со Смертью,
Этой высокою девушкой в белом…
4
…И снова мне снится роскошная бедность
Старых домов, где Мадонна над входом
Тесную дружбу ведет с письмоводом
И старой соседкой.
А в медальонах
Каменных вновь расцветают пионы,
И розы Эдема, и черепице
Вымокшей небо июньское снится…
Снег заметает мой след в город Брашов,
Где разговаривают не по-нашему,
И жителей тóмит предчувствие марта…
Память опять, как Карпаты, сжимает
Черепа чашу, и скрипка смеется,
И снова вино разноцветное льется
Наземь из бочек из великанских.
Дракула, замки, напевом цыганским
Дунет в лицо, как цветною метелью,
Лыжники, банки, церкви, отели…
– Па, – говорю,
– Мультимеск3, – говорю я.
Время у памяти мелочь ворует.
Визы кончаются, так же, как жизни,
Мы разъезжаемся в наши отчизны,
И только ночами истомой встревожит
Сердце, о шпили твои уколовшееся.
И через годы в неведомом страхе
Снова трепещут чепцы у монахинь,
В аэропортовской тесной часовне…
В окнах – луна, королева бессониц.
Я с чемоданами взрею над миром,
Вечность дробя на неровные миги,
Снег осыпая на шпили и башенки
В городе Брашове,
в городе Брашове.
Брашов –Баку
Я МИНУС ТЫ
* * *
…Ну, а ночами –
обычное дело –
Снова душа выбиралась из тела
И уходила – на запад, на запад.
Этот жилья холостяцкого запах
С винной кислинкой,
с пыльцой шоколадной…
Шторы, набухшие ранним закатом,
Гасли нескоро.
А в свете торшерном
Тени вились, и на полке шеренгой
Книги стояли недвижно и немо,
Словно гвардейцы у стен Букингема.
Адрес начеркан рукою невнятной,
Но тэги слетаются стайкою жадной:
Улицу помню и серую реку,
Скучный бульвар,
ресторанчик турецкий,
Ветхий собор в мишуре карнавальной…
Всё, что тогда обступало в реале
И болью зубовно-любовною ныло –
Зарубцевалось,
оглохло,
остыло.
* * *
…Ты был несвободен –
а как же иначе?..
Какая-то мелкая, медная сдача
Былых отношений звенела в кармане,
Как гнутая ложечка
в смутном стакане.
Экспресс, между тем, набирал обороты,
Отстукивал фуги, и марши, и оды
Властителям,
и лакримозы – ушедшим.
Мы спали бок ó бок,
но бились на шеях
Стихи, заплутавшие в кровеносных
Проулках… Стояла роскошная осень
На европространстве, на милях и акрах,
В тетрадках поэтов,
в покоях тетрархов.
И мачо седели и шли в патриархи,
И парки вязали на лавочках в парке
Футлярчики
для старомодных смартфонов.
И нé с кого было спросить поименно
За то, что творилось внутри и снаружи,
За всю эпохальность локальных войнушек
Каких-то там сербов, и басков, и горцев,
За ужасы, скучные для миротворцев –
Рожателей санкций,
инспекторов ада…
Соседи твои – пожиратели БАДов,
Здоровались с нами, но чуяли ясно,
Что мы представляем
опасность для расы.
* * *
…Клочок мироздания взявши в аренду,
Мы часто летали
по-над континентом.
Трещали устои, свободы крепчали,
Планету сорвать норовило с причала
И в щепы разбить
о пустоты Вселенной.
В положенный час выходила Селена,
С трудом разлепляя белесые веки:
Налево пропахшая вафлями Вена
Кафкину тень предъявляла туристам.
Мальчик в Брюсселе старательно писал.
Шлялись Антверпеном вялые готы,
Под локоток выводили кого-то
Из казино в люксембуржскую полночь.
Был будапештский отель переполнен
Сходкой отвязных цыганских баронов,
За толерантность радеющих кровно.
А рядом, в какой-то из смежных Италий
Новые русичи смачно гуляли,
И аниматоры жались по стенам,
И прочие этносы в страхе смотрели
На истребителей лобстеров модных,
Этих носителей странной свободы –
Хамов, пророков,
детей, азиатов…
И возносился над всеми Распятый.
* * *
…Ночь черновик
свой же собственный правит,
Ангелы в небе гоняют без правил.
Час откровений – ни рано, ни поздно.
Окон напротив вояка из бронзы
На постамент свой взберется неловко.
Наспех обдернувши экипировку,
Ногу отставит, застынет картинно.
Млечный хайвей
растворился в стремнине
Утра. Рядятся с рекламами птицы,
Фрекен с метелками в двери стучится…
– Не выдавай меня!..
Спрячь меня, скомкав,
В стопке белья в самой дальней из комнат,
В горке вчерашней посуды на кухне
Иль во флаконе из-под шампуня…
И поклянись журналистам бывалым:
Я здесь ни атомом не побывала –
Просто фрамугою стукнуло в спальне,
Да невзначай пробрело в зазеркалье
Нечто, ничто, бестелесное нетто…
Призраки выключенного интернета
Тихо скребутся в углах ноутбука,
Маясь предчувствием скорой разлуки
С цивилизацией атомных инков
И непристойных наскальных картинок.
…Дальше не стóит. Всё это пустое.
Новая осень тебя успокоит
И ниспошлет тебе хлеба и рифмы.
Я же останусь – погрешностью шрифта,
Стиля помаркой, дизайнерским ляпом…
И снова –
дождями забрызганный Запад.
Я, возвращаясь в родные востоки,
Счастлива, в общем,
постольку-поскольку:
Жгу менуэты на кончиках нервов,
Телепортируюсь
в век двести первый.
Кёльн – Баку
1 Па (румынск.) – прощай, до свиданья
2 Тэ ю беск (румынск.) – я люблю тебя
3 Мультимеск (румынск.) – спасибо