Лейла Экрем (Мирзоева)
НЕ ЕВАНГЕЛИЕ
Повесть
Часть I
Роковое предназначение
Недалеко от Баку. Наше время
При раскопках руин древнего селения археологи наткнулись на колодец глубиной в 15 метров. Из-под многовекового слоя песка и камней, с самого дна колодца археологи извлекли два человеческих скелета. Радиоуглеродное датирование костей показало, что им приблизительно две тысячи лет.
Скелеты принадлежали молодым мужчине и женщине.
Найденные два скелета навечно застыли в позах отчаянного сопротивления своей злосчастной судьбе – видимо, даже после падения в колодец, эти люди были еще живы. Изувеченные падением с пятнадцатиметровой высоты, жертвы медленно, мучительно задыхались.
Археологи аккуратно извлекали скелеты из окаменелой земли. И наткнулись на какой-то предмет, который оказался сумкой из сыромятной кожи. В сумке были обнаружены обрывки пергаментных свитков с текстом на арамейском, латинском и древнегреческом дорийского диалекта языках. Время сохранило немного.
Это была, написанная на трех самых распространенных языках времени Иисуса Христа, история Иуды Искариота. Текст был подписан одним из двенадцати апостолов Христа – Нафанаилом Варфоломеем, который, как известно, исполняя завет своего Учителя идти и проповедывать Слово Его в дальние страны, дошел до Кавказской Албании и погиб мучительной казнью в культовом центре страны – Албанопле.
И расступилась толща веков. И обнажила истину, о которой столь долго молила душа усопшего.
Кавказская Албания. 71 г. I века н.э.
Мир вам! Как послал меня Отец, так и я посылаю вас.
В городе Албанопле Варфоломея снова побили камнями. Он много говорил об истинной вере, об отдавшем себя в жертву во имя спасения людей Боге, о грядущем Втором Пришествии и о вечном блаженстве и добре в Царствии Небесном.
И вырывались из-под земли огни местных непонятных идолов-богов.
Побили на этот раз сильно. Он только прижимал к груди свою сумку из сыромятной кожи, словно в ней было великое сокровище.
В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь…
И побили бы насмерть, если бы не чудом отворившаяся дверь дома, куда его втащили. И он лишился чувств. Придя в себя, сквозь пелену затуманенного сознания, разглядел молодую женщину, подносившую ему кубок. Отхлебнув из него, почувствовал крепкий мятный вкус с примесью каких-то неизвестных ему трав. Но все больший прилив бодрости ощущался после каждого глотка.
Руки и ноги ломило, голова болела. Женщина стала менять ему повязки, и больной снова ощутил терпкий запах каких-то незнакомых трав.
Затем увидел мужчину, который заговорил с женщиной на местном гортанном языке. Женщина кивнула ему в ответ и, глядя на больного, улыбнулась доброй, красивой улыбкой. Как ни был слаб пришедший в себя человек, какие бы духовные мысли не владели им и во сне, и наяву – он не мог не обратить внимания на то, насколько была привлекательна склонившаяся над ним женщина. Он ей улыбнулся и снова забылся сном, но более спокойным, чем за последние сорок лет мучений, скорби, лишений и духовного блаженства.
Проспал до полуночи. В окно светила полная луна, и он, разбуженный ее светом, уставился прямо на нее. Круглая красавица… Круглая предательница! При ее свете взяли Его… Там, далеко, в Гефсимании… Тогда, давно, сорок лет назад… Но имеет ли значение время, когда он на пороге Вечного Царствия Небесного?.. Заслужил ли он его, это Царствие Небесное? Ведь тогда, в тот страшный день исполнения предначертаний он, как и все, покинул Его… Струсил… Сбежал… И унес с собой страшную вину и страшную тайну… И эта ноша давит на него вот уже сорок лет… Заслужил ли он его, Царствия Небесное?
Он все смотрел на луну, а луна смотрела на него. Смотрела и смеялась над ним, вот уж сорок лет рыдающим, страдающим, иногда ропщущим – его сил не всегда хватало быть таким, как повелел Он – Мудрый и Великий, Спокойный и Смиренный, Добрый и Всепрощающий…
Женщина склонилась над ним. Затем снова поднесла ему кубок.
Странник пригубил воды и вдруг резко почувствовал жуткий голод. Словно угадав его мысли, женщина вышла из комнаты, и через некоторое время вернулась, держа в руках глиняную миску с восхитительно пахнущей похлебкой. Мужчина тем временем приподнял и усадил старика на его постели. Раны заныли с новой силой, и он застонал. Спустя некоторое время женщина заботливо принялась его кормить. Когда он поел, присевший на скамью мужчина заговорил с ним на греческом:
– Как тебя зовут, странник?
– Нафанаил, добрый человек, – ответил гость.
– Откуда ты родом, странник?
– Из Канны Галилейской…
– Далеко…
Странник тяжело задышал и откинулся на подушки. Женщина стала укорять мужчину в несдержанности – это понял знавший албанский язык Нафанаил. (Язык дался ему с легкостью, открылся, как говорили апостолы, по предназначению).
– Ладно, отдыхай, странник. Ахурамазда не оставил тебя! – Мужчина ушел. И женщина, заботливо поправив страннику постель, тоже удалилась.
Опять эта тишина, одиночество и луна. Это призраки прошлого душат его, не дают забыться, лишают сна. И даже когда природа все же берет свое, и он засыпает, то эти призраки приходят изнутри, из самых потаенных частей его мозга, и снова, и снова душат его, сдавливают голову, ломают тело. А услужливая память тут как тут – вот они в Гефсиманском саду, Иисус рассказывает им о таинствах настоящего и грядущего, затем обнимает Иуду – любимого ученика своего, и они, как всегда вместе, разговаривая друг с другом, отходят в сторону. Не то, чтобы Нафанаил ревновал своего Учителя к Иуде Искариоту… Хотя все апостолы завидовали столь сильной и не всем понятной связи Сына Божьего и одного из двенадцати – Иуды Искариота... О чем говорили они, удаляясь так далеко, что никто не мог их слышать? Возможно, для Иуды уже не осталось ни одной тайны мироздания…
Нет, не завидовал Нафанаил… Ну, во всяком случае, не больше, чем остальные.
На следующий день он почувствовал себя лучше. Смог самостоятельно встать и, ковыляя, пройтись по светлой комнате.
Хозяева были очень гостеприимны. Женщина ухаживала за ним, неустанно поднося то еду, то питье. Мужчина приветливо смотрел на странника своими голубыми глазами. Нафанаил все больше проникался симпатией к этому обаятельному человеку – худощавому, не очень мускулистому, не очень высокому, с правильными чертами лица и светловолосому. На вид ему было лет двадцать пять, женщине – не больше двадцати.
Чувствуя к себе справедливый интерес хозяев, Нафанаил после обеда сам начал разговор.
– Как я уже говорил, я – Нафанаил из Канны Галилейской.
– Я – Кенон, а это моя жена Дира. Она не знает греческого.
Женщина, догадавшись, о чем говорит супруг, смущенно улыбнулась.
– Позволь спросить, а откуда знаешь греческий ты, Кенон? – Нафанаил перешел на вполне приличный албанский язык. Кенон лишь удивленно взглянул на гостя, а волю радостным эмоциям дала его жена.
– Мой отец был торговцем, возил в Афины и Рим стекольные поделки местных умельцев, а привозил раковины каури, геммы, ткани… Меня брал с собой. Так я выучил греческий. Потом отец разорился... Тогда я выучился на ювелира... Могу и оружие ковать.
Варфоломей только сейчас заметил, что шею и руки жены ювелира украшали довольно искусные изделия. Странник быстро отвел от них равнодушный взгляд.
– Ну а ты, Нафанаил, откуда путь держишь? Откуда наш язык знаешь? Откуда знаешь вещи, о которых говорил у нас в городе? Ведь ты здорово разозлил людей…
– Вопросов много, хозяин. Но я отвечу по порядку. Я прибыл из Иерусалима. Призвание мое – нести Благую Весть в вашей стране. Поэтому и язык открылся мне без труда… А знаю я то, о чем говорю, потому что и сам многое видел, и знал Того, для Кого отверсты все тайны миров… И миссия моя – открыть Истину каждому открытому сердцу…
– Я слышал, как ты говорил, что наши боги ложны – и лишь твой Бог истинный?
– Да… Только это Бог всех и каждого – твой и мой…
Кенон покачал головой. Женщина вопросительно поглядела на мужа и недоверчиво улыбнулась. Затем собрала со стола посуду и удалилась. Кенон последовал за ней, и Нафанаил снова остался один – со своими безрадостными мыслями и неспокойной совестью.
Он взял свою сумку и вытащил из нее исписанные свитки пергамента. Но не стал читать, а прижал свитки к груди и закрыл глаза. Он находился во власти печальных воспоминаний о событиях, которым было вот уже почти полвека.
* * *
– Нафанаил, помоги мне, – истошно кричал друг его Иуда.
Нафанаил выбегает из лесу к берегу реки и видит тонущего Иуду. Им всего по пятнадцать лет, но кажется, что они неразлучны целую вечность. Нафанаил бросается в реку – его подхватывает течение и несет мимо Иуды. Иуда скрывается под водой.
– Иуда, Иуда! – кричит в отчаянии Нафанаил. Но не видно больше Иуды.
Нафанаил просыпается в холодном поту. На него смотрит предательница-луна, а он в таком знакомом ужасе не отрывает от нее ответного, укоряющего взгляда.
Этот кошмар снится Нафанаилу каждую ночь вот уже сорок лет. Хотя в действительности, давным-давно, когда им с Иудой было по 15 лет, все было совсем не так, а с точностью до наоборот. Это он, Нафанаил, тогда тонул и был спасен Иудой. Но во сне подсознание каждый раз преподносит ему перевернутую версию тех событий – и уже сорок лет заставляет его в ужасе просыпаться от пронзительного крика друга о помощи…
Нафанаил знал, о чем вот уже столько лет молит душа Иуды… Она молит об истине, сокрытие которой значит для нее самое страшное: смерть духовную.
Когда-то они, Нафанаил и Иуда, поклялись друг другу в вечной дружбе. И судьбе было угодно, чтобы однажды между ними оказался Третий.
Нафанаила Назаретянин выбрал сам. То было предназначение, и Нафанаил слился с Ним всей своей душой. И даже теперь Нафанаил чувствовал эту незыблемую связь с Учителем.
Иуду же к Назаретянину привёл он, Нафанаил. И вот уже сорок лет он понимает, что это тоже было предназначение. Столь важное для Спасения всего человечества, и столь трагическое для самого Иуды.
* * *
Нафанаил собирался в путь. Раны затянулись, а полного выздоровления он никогда не дожидался – силы всегда давались ему свыше, и он шел и шел, выполняя завет Сына Божьего проповедовать Слово Его.
– Останься. Люди тебя еще не забыли. На этот раз тебя могут убить, – пытался остановить его Кенон.
– Не сейчас, так однажды…
– Что это за Бог, ради которого ты так счастлив умереть?
– Это Бог, который однажды умер за нас… Знаешь, Кенон, перед тем, как уйти в Свое Царство, он каждому из нас определил дары. И всем до единого – способность быстро осваивать те языки, на которых говорят люди в странах, предназначенных нам волей Его для распространения Слова Его... И еще один из тех даров – понимать будущее…
– Ты видишь будущее?!
– Я не так сказал. Я сказал – понимать… И мы еще увидимся с тобой, брат мой. Ибо и ты призван…
Сказав это, Нафанаил, лишь мельком бросив благодарный взгляд на Диру, вышел из дома. Перед ним была длинная узкая улочка. А позади – длинный тяжкий путь веры и страданий. Он близился к концу.
В храме Митры был полумрак. В каждом углу храма и на жертвеннике, находящемся в пирефии1, пылал неугасимый огонь. Кровь запеклась по краям жертвенника – жертвоприношение животного Лучезарному было совершено двумя часами ранее.
Перед пирефием стоял иеревс2 – главный маг храма, и задумчиво глядел на пылающее пламя в жертвеннике. Его губы шептали что-то, и только Митра знал, что не было то во славу их, богов огненной страны.
А шептали губы иеревса вот что:
– Ахурамазда, Митра, Анахита!3 Давным давно вы, ведомые пророком Зороастром и опекаемые царем Гушдаспом, пришли и сбросили ложных идолов. Выдержите ли теперь, когда пришел Единственный и бросил вызов всем нам?
И дуновение ветра, ворвавшегося сквозь открывшуюся дверь и встретившегося с ветерком из приоткрытых окошечек, задуло огонь жертвенника.
– О, горе! – простонал иеревс и закрыл лицо руками. Он истолковал погасший огонь как страшное знамение. – У нас общая участь!
А дверь приоткрыл иеродул4. Он заглянул в святилище узнать, не занят ли иеревс настолько, чтобы не заметить, как он собирается украсть из чана во дворе немного мяса.
* * *
Был удушливый день, иеревс прогуливался во дворе святилища. Перед ним возник нескладный худощавый человек и распластался ниц.
– Господин!
– Встань и говори!
– Господин, он еще в городе. Сеет смуту непотребными речами.
– Где же он выжидал эти три дня?
– Господин, после того, как я настроил толпу забить его камнями, его почти уже убили.
– Почти?!
– Да, господин! Но он вдруг будто провалился в одном из проулков. Это мастер Кенон спрятал его! А его жена врачует, господин!
Лицо иеревса исказила злая гримаса.
– Ты знаешь, что делать!
Человек поднялся, низко поклонился и исчез также незаметно, как появился.
Ночью случилось ужасное. В дом Кенона ворвались храмовые иеродулы. Кенон изо всех сил старался защитить жену от непрошеных гостей, но силы были неравны. В ночной тишине их, с заткнутыми кляпами ртами и связанными руками, бесшумно вывели из дома и увели в пугающую неизвестность.
Понимал ли Варофоломей подобное страшное будущее спасших его людей, невольным виновником которого был он сам, неизвестно. Одно ясно, что он не спешил покинуть город, считая любую череду событий – божественным предначертанием.
* * *
Истина – лучшее благо, – говорится в одном из яштов «Авесты». А иеревс не знает больше истин, кроме одной: что
Оба духа положили начало
Жизни и тленности...
Это – безначальные и бесконечные Ахурамазда и Ахриман.
В Святой книге также сказано, что
Лжеца осилит праведный,
И Ложь осилит праведный.
Именно этим, он, иеревс храма Митры, сейчас занят – уничтожает лживую истину, пресекает лживые пагубные речи. Ведь нет ничего абсурднее, чем Единый дух в едином теле… Ему передали, что говорил этот полоумный – пришел сын Божий на землю, снизошел с небес, творил чудеса – исцелял, даже воскрешал людей... Но из слов полоумного выходило, что предан был сын Божий своим же народом, к которому пришел и творил чудеса. В результате был казнен мучительной смертью… и тем самым, якобы, спас всех людей – ныне живущих и грядущих, заказал им место в лучшем мире после смерти… Красивая сказка! Кому, как не ему, храмовому магу, не знать магию красивой лжи… во имя истины… Во имя обуздания темного народа, вселения в него надежды, что если не в этой жизни, то в какой-то другой, грядущей, если не в этом мире, то хотя бы в том, ином – все будет намного лучше… Ведь истина – лучшее благо, не так ли? И ради этого блага можно и праведно солгать? Ведь лжеца осилит праведный… А кто, как не он, иеревс храма бога Митры, является праведником? И кому, как не ему, верховному жрецу – мобеду храма бога Митры, потомку одного из первых учеников самого Зороастра, обладателю мистических знаний о таинствах магизма – не понимать того, о чем думает народ, чего желает и в состоянии уразуметь каждый его невежественный представитель!
А истина, собственно, в том, что народ достаточно запуган той мистикой, которой ловко манипулировали они, маги. Незримый, беспощадн,ый и непобедимый враг везде и повсюду. Он невидим, но всегда желает зла.
И безысходный страх людей выражался в повседневных заклинаниях ужаса:
Они проникают из одного дома в другой,
Они не удерживаются дверями,
Они прокрадываются между деревьями как змеи,
Они крадут детей из недр людей,
Они – голоса, которые проклинают и преследуют человека…
Иеревс усмехнулся. Невежество – вот истинный ужас и кошмар.
Но теперь… Что за мысли пытается породить у его народа упрямый странник – о каком-то Едином Боге? Он говорит, что несет Благую Весть… И кто уверует в Сына Божьего, тот непременно спасется… Благая Весть… Но ведь и в Святой книге Авесте Зороастр предначертал:
Благая мысль одержит
Победу над Злой мыслью…
Что же это, о каком благе возвещает этот странный пришлый мудрец? И что это за Злая Мысль, которая обречена быть побежденной?!
А в голове звучали слова самого Зороастра:
Из мертвых восстанет
И явится вживе
Бессмертный Спаситель
И мир претворит.
Иеревс стряхнул с себя эти мысли. Слишком страшным ему казалось это, записанное пророком Зороастром, пророчество. Исполнение предначертания грозило многострадальному народу счастьем, древнему магизму – концом.