Акшин Бабаев
РАССКАЗЫ
Перевод Айтен Акшин

ЕСЛИ ЧТО-ТО НУЖНО...
 
 
Ахмедага дожил до пятидесяти лет и умудрился ни разу серьезно не заболеть. Но этот грипп был каким-то особенным и в два счета уложил его на обе лопатки. И не только его, но и жену тоже, да и дочку впридачу. Всех троих, одним словом. Ахмедага и его жена были учителями, а дочка студенткой. И теперь все трое вынуждены были пропустить кто работу, а кто учебу.
Складывая в аккуратную стопку отглаженные носовые платки, Ахмедага простонал:
- Бедные, бедные мои ученики... останутся без учителя.
Дочка громко чихнула в ответ и уверенно сказала:
- Будут только счастливы.
Жена Ахмедаги выразительно кашлянула в ее сторону:
- Не болтай глупости. Лучше завари всем чай.
- Чай уже давно заварен. Хлеба у нас нет, - парировала тут же дочка и потянулась к зазвонившему телефону.
- Да, да, эта квартира Ахмедаги муаллима. Подождите минуточку. Сейчас отнесу ему телефон, у нас провод длинный.
Ахмедага увидел перед собой дочку с протянутой телефонной трубкой. Округлив глаза, она шептала:
- Мирза муаллим это. Скажи, хлеба у нас нету. Хлеба...
Ахмедага прижался ухом к трубке.
- Алло... Да... Такой дурацкий грипп... Да... Нет, умный грипп пока не видел.
- Береги себя, брат. Если что-то нужно, то говори, не стесняйся, - щедро звучал на другом конце провода голос Мирзы муаллима.
- Вообще-то, по правде говоря...
Услышав эти его слова, жена Ахмедаги бодренько вскочила с постели и заспешила к нему:
- Скажи, хлеб нам нужен! Хлеб...
- Да... ну, это... хлеб нам нужен. Но только, мы это, мы же гриппуем. Ты придешь, а вдруг тоже заразишься, что тогда?
Мирза муаллим возразил:
- Разве я могу заразиться, быстро передав через дверь хлеб? Правда, вот и врач тоже говорил недавно, что микробы гриппа отскакивают на три метра вперед. Ну, ты же не будешь чихать, как только откроешь дверь... Не так ли? Одним словом, тебе виднее. Мой номер знаешь, брат. Через часик другой заканчиваю уроки и иду домой. Звони, когда душе угодно. Пока. Целую тебя.
Мирза муаллим повесил трубку, а Ахмедага печально уставился на жену и дочь.
Жена его махнула рукой и с ворчанием вернулась в свою постель:
- Все твои проблемы оттого, что ты вечно за других переживаешь и еще от твоей правдивости. Зачем говоришь ему, что он тоже заразится, зачем говоришь, что у нас грипп? Скажи, что простудились, и все...
Снова зазвонил телефон. Это был его друг Латиф.
- Эй, что стряслось? Звонил в школу, говорят, у тебя грипп.
Ахмедага прислонился к подушке:
- Да, нет, не грипп. Какой там грипп? Простудился.
Латиф тут же разнес в пух и прах это предположение:
- Нет, нет, брат! Все сегодняшние простуды - не что иное, как разные формы гриппа. Ты - главное, это, смотри, домашних не зарази.
Ахмедага прерывисто вздохнул:
- Все дело в том, что мы все на постельном режиме. А дома и хлеба нет. И как этот грипп нас всех так разом свалил, ума не приложу? И лекарства не пьем. Врач рецепт оставил, да и за лекарствами послать некого.
Латиф буквально разорвался на другом конце провода:
- Да что ты такое говоришь, изверг! Лекарство и есть твой самый опасный враг. Грипп приходит с вирусом в тело. Как в командировку. Как только время его выйдет, то он обязательно уберется, да... Ты лучше пока банки поставь.
- Да, вчера ставили.
- Ну, тогда значит скоро выздоровеешь. Целую тебя. Если что-то нужно, позвони, ладно? Целую тебя!
Ахмедага печально повесил трубку и отвернулся к стене.
- Если меня еще кто-то спросит, нет меня. То есть, как это нет... Сплю я.
Жена Ахмедаги никогда не могла просто чихнуть. Ну, так, чтобы взять и один раз чихнуть. Обычно она чихала хотя бы пару раз подряд, ну, а если грипповала, то уж точно семь-восемь раз. И теперь она начала чихать и никак не могла остановиться. Начихавшись вдосталь, она вытерла вспотевшее красное лицо большим платком и сказала, обращаясь к дочери:
- До того самого момента, пока у нас не появится хлеб, кто бы ни позвонил, давай трубку отцу. Не говори, что он спит.
Ахмедага на это лишь громко простонал.
Снова зазвонил телефон. Это был отец Ахмедаги. Они долго говорили. Но Ахмедага не сказал ни слова о хлебе. Не стал бы он этого делать. Во-первых, потому что отец его жил далеко от них и, кроме того, был уже в летах. Но старик сам почувствовал что-то неладное и, зная, что вся семья разом заболела, позвонил младшему сыну и наказал, чтобы тот позвонил Ахмедаге: «Расспроси, если им что нужно, купи и отнеси.»
Через некоторое время телефон снова зазвонил в доме Ахмедаги. Это был его брат.
- Что-то нужно? - спросил он сразу и, не дожидаясь ответа, тут же добавил. - Будь проклят этот грипп. Я тоже уже носом тяну. Короче, я дома, если что-то нужно, позвони. Ладно? Целую.
Ровно час никто не звонил. Потом позвонил один из друзей Ахмедаги, Талыб, тот самый, кто на всех торжествах по случаю и без случая поднимал тост за здоровье Ахмедаги. На его вопросы Ахмедага отвечал со стонами и охами:
- Брат, как же так?
- Да, ох... вот так...
- Грипп у тебя, да?
- Ох, грипп.
- От кого заразился?
- Не знаю.
- А температура есть?
- Не мерил.
- Ай-ай-ай... Ну, разве так можно? Немедленно измерь, и если хотя бы на один градус выше 37, из дома ни ногой.
- Хорошо.
- Врача вызывал?
- Да.
- Лекарства пьешь?
- Нет.
- Правильно делаешь. Лекарства - главный враг организма.
- Верно.
- И не вздумай на работу выйти...
- Слушаюсь.
- Ну, ладно, выздоравливай поскорей. Если что-то нужно, мой номер знаешь...
- Знаю, спасибо.
- Ну, давай. Целую тебя, брат.
Ахмедага повесил трубку. Тут же раздался дверной звонок. Дочка Ахмедаги поспешила к двери и почти тут же вернулась обратно. В руках она держала буханку хлеба. Ахмедага не поверил своим глазам:
- А это откуда? - с изумлением спросил он.
Жена Ахмедаги, улыбнувшись впервые за весь день, тоже спросила:
- Ой, а это откуда, дочка?
- Это от нашего соседа, деда Мурада. Сказал, знаю, что отец твой болен, и все вы болеете. Вот и подумал, а вдруг и хлеба в доме нет.
Ахмедага с облегчением вздохнул, сладостно потянулся в кровати, затем сел, гордо свесив босые ноги, и начал передразнивать всех звонивших:
- Если что-то нужно, позвони обязательно... Если что-то нужно, я к твоим услугам. Целую тебя. Если что-то нужно, говори - не стесняйся... Целую тебя, брат!
 
 
 ЧАСЫ
 
 
Акрам муаллим сел на свободное место в первом ряду. Собрание уже началось. Кроме директора в президиуме сидели и занимающие должности профессоров научно-исследовательского института.
Выступающие сменяли друг друга. Разговор шел о подготовительных работах к предстоящему празднованию юбилея института. Сидящий рядом с Акрам муаллимом Джавад Гадымханов зашептал ему прямо в ухо:
- Я в курсе вчерашнего. Не бери в голову, Акрам муаллим, главное - это здоровье.
Акрам муаллим ничего не ответил. Один из очередных выступавших сказал что-то. Все зааплодировали. Акрам муаллим думал о своем. Но, услышав аплодисменты, тоже захлопал. Джавад не мог удержать язык за зубами:
- Без души хлопаешь, Акрам муаллим. Вон директор как на тебя смотрит.
Акрам муаллим снова проигнорировал слова Джавада. Он упорно думал о своем. Все эти последние дни мысли его заняты были одним и тем же. Он все время размышлял над тем, почему жизнь так быстро пробежала. Правда, дети его были счастливы, да и внуки у него прелестные. Но все далеко, за границей, куда переехали в поисках лучшей жизни и заработка. И поэтому и детей своих, и внуков видит теперь Акрам муаллим только на фотографиях и на видеозаписях. Потом плохо спит ночью, а просыпаясь, говорит жене одно и то же:
- Эх, и зачем они все переехали... На кусок хлеба и здесь заработать можно было бы.
А жена успокаивает  его, объясняя, что так даже лучше, что дети сейчас на чужбине и не рядом с ними: « Пусть пока там поживут. Аллах поможет, не всегда же так будет. Глядишь, через годик-другой станем и мы богатыми. Помнишь же, какими были первые послевоенные годы. Жмых один ели...»
После этих слов жены Акрам муаллим обычно быстро успокаивался, умывался, выпивал стакан чаю и, взявшись за ручку своего старенького поношенного портфеля, который с каждым годом становилось все тяжелее с собой таскать, шел в институт. Работал, писал, потом возвращался обратно домой, немного смотрел телевизор, ложился спать, а наутро все снова повторялось в той же самой последовательности. Это однообразие начинало тяготить Акрам муаллима.
Вновь раздались аплодисменты. Акрам муаллим опять присоединился к хлопавшим. На этот раз очень энергично. Не хотелось вновь выслушивать насмешки Джавада. Но Джавад снова не удержал свой язык за зубами:
- Если ты так сильно будешь хлопать, то часы твои долго не протянут. Лучше хлопай, как раньше. Тихонечко...
Акрам муаллим опять ничего не ответил, лишь взглянул на свои часы.
Тогда Джавад Гадымханов, приблизив к нему лицо, горячо зашептал в ухо:
- Не принимай близко к сердцу случившееся вчера... Я только утром все узнал.
Директор несколько раз постучал по столу тупым концом карандаша, призывая к тишине. Но это относилось только к Джаваду. Джавад тут же выпрямился. Глядя на директора, положил руку на грудь и слегка поклонился, попросив таким образом извинения.
Выступающие сменяли друг друга. Общими фразами известные каждому прописные истины ораторы преподносили как очередное ценное открытие. Акрам муаллим всегда не выносил подобные речи. От них он чувствовал стеснение в груди. И теперь случилось то же самое. Сначала он нетерпеливо поерзал на своем сидении. Потом глубоко вздохнул и снова взглянул на часы. Этот жест не остался незамеченным директором. И поэтому, когда под бурные аплодисменты один из выступавших покидал сцену, он сказал:
- Не забывайте, что предстоящий юбилей института - событие весьма важное. Мы должны со всей серьезностью подготовиться. И с большим энтузиазмом! Вот тут некоторые работники часто смотрят на часы, стараясь намекнуть, что пора закругляться. Но и выступающих хочу попросить не повторяться, а вносить конкретные лаконичные предложения. И эти предложения не должны потом повисать в воздухе, а быть реальными. Предлагайте реально осуществимое! Вносите существенные предложения!
Свет электрической лампы падал прямо на лысину директора, от чего голова его светилась необычным сиянием. Взгляд Акрам муаллима задержался  на этом блеске, а мысли опять ушли совсем в другое место. Опасаясь, что директор опять заметит, что он разговаривает, Джавад Гадымханов едва слышно сказал Акрам муаллиму:
- Издевается. Что это за юбилей, если даже свои научные труды опубликовать не сможем. Говорит, ищите спонсора. А где нам его взять?
Теперь слово дали заместителю директора. Он закончил свое выступление очень торжественными фразами, которые напрашивались на очередные бурные аплодисменты. И все, конечно же, опять зааплодировали. Все, кроме Акрам муаллима. Его мысли опять были заняты совершенно другим. Директор заметил это. И, обращаясь к Акрам муаллиму, сказал:
- Акрам муаллим, то, что случилось вчера, уже случилось. Это не значит, что нужно теперь  окончательно пасть духом. Или ты не согласен с последними словами замдиректора?
- Согласен, - ответил Акрам муаллим.
- Если согласен, почему не поддерживаешь? Почему не хлопаешь?
Акрам муаллим не нашелся, что ответить. А сидевшие рядом зашептались, спрашивая друг друга, что же такое случилось вчера? Но никто ничего не смог толком объяснить. Собрание продолжалось. Теперь выступал директор. Акрам муаллим, отделавшись от всех занимавших его внимание мыслей, не отрывал глаз от директора. Он боялся упустить тот самый момент, когда нужно будет хлопать. И на этот раз не упустил. Директор сказал очень пышную фразу: «Преодолевая трудности, препятствия и затруднения, встающие на пути дальнейшего развития нашего института, мы оставим позади, на верные сто километров, все другие очаги науки!»
Акрам муаллим вместе со всеми присутствующими зааплодировал. Он так энергично рукоплескал, что часы затряслись у него на запястье. Поэтому он взглянул на часы, чтобы удостовериться,  все ли с часами в порядке.
Директор рассердился:
- Акрам муаллим, прекратите смотреть на свои часы!
Акрам муаллим с места попробовал возразить:
- Я не в том смысле смотрю, в котором вы думаете.
Директор спросил, чеканя каждое слово:
– А разве есть еще какой-то другой смысл в том, чтобы смотреть на часы?
Акрам муаллим не ответил. В конце собрания, когда взорвались очередные бурные аплодисменты, Акрам муаллим так долго и энергично хлопал, что никак не мог остановиться и тогда, когда рукоплескания уже прекратились. И хлопал в одиночку. Все засмеялись. Джавад Гадымханов радостно сказал:
– Теперь твои часы уже точно приказали долго жить. Ты их лучше выброси, Акрам муаллим!
На выходе из зала несколько сотрудников остановили Акрам муаллима, расспрашивая его о том, что случилось вчера. Оставив безответными вопросы, он зашагал в сторону своего отдела, вошел и опустил тяжелый портфель на стол. Затем сел, взял в руки первую попавшуюся книгу и начал ее механически перелистывать. Неожиданно к нему обратились:
– Акрам муаллим, позвольте спросить?
Акрам муаллим провел рукой по редким седым волосам, снял очки и внимательно взглянул на молодого коллегу.
– Конечно, можно, – сказал Акрам муаллим.
– Простите, почему вас вчера не утвердили на должность профессора?
Акрам муаллим смутился. «А эти откуда знают?» – подумал он про себя, не зная, что ответить на такой прямой и не совсем деликатный вопрос. В ушах вновь зазвучало услышанное вчера по телефону: «Знаете ли, Акрам муаллим, вы известный в республике ученый, доктор наук, но профессорская должность предъявляет свои требования. За последний год вы издали на свои средства три книги – это, конечно же, хорошо. Но дело в том, что на титульной странице ни одного из этих изданий не написано: «Учебное пособие». Не переживайте! Через пару лет можете опять представить ваши документы.»
Выходя с работы, Акрам муаллим по привычке взглянул на часы. Часы остановились. Он встряхнул рукой, но стрелки не захотели двигаться.
Акрам муаллиму пришлось опять идти к часовщику Абдулу под «пятиэтажкой».
Увидев его, Абдул расхохотался:
– Профессор, опять часы не идут?
Акрам муаллим снял с руки часы и расстроенно сказал:
– Не называй меня больше профессором. Называй просто Акрамом.
Абдул не придал большего значения этим словам, лишь с готовностью ответил:
– Слушаюсь.
А Акрам муаллиму хотелось, чтобы Абдул расспросил его, и тогда бы он поделился своим горем. Два года уже, как научный совет института выдвинул его на должность профессора, а высшей комиссии его кандидатура чем-то не пришлась по вкусу.
Абдул высказал давно крутившееся на языке:
– Опять ты громко хлопал. Я... сколько раз...
Акрам перебил его:
– Не от этого. Просто эти часы уже отработали свое. Надо новые купить. А я не могу с ними расстаться. Это подарок сына. Уже десять лет их ношу.
Абдул встряхнул часы и приложил к уху.
– Если они десять лет тебе исправно служили, ты тоже должен был о них позаботиться. После каждого твоего рукоплескания эти бедные часы приходят в такое состояние, что их только реанимация может спасти. Потихоньку хлопай, да. В тот день по телевизору смотрел, иностранца одного показывали, левую руку он положил на колено, а когда аплодировал, то тихонечко правой рукой похлопывал по левой.
Акрам муаллим вздохнул:
– Эх, Абдул. Ты знаешь только одну сторону проблемы. Если как следует не хлопать, то люди разное начинают говорить. Особенно наш директор. Вот, сегодня сидел в первом ряду, а выступающие...
Абдул усмехнулся. Теперь он прервал Акрам муаллима:
– Ну, разве тебе место в первом ряду, ай Акрам муаллим? Сиди в самом последнем. Хочешь – хлопай, не хочешь – не хлопай. А хочешь – спи себе потихонечку.
– Не получается, – сказал Акрам муаллим, не отрывая взгляда от своих часов в руках Абдула, – сзади сядешь, обязательно вперед пересадят. Поэтому и сажусь с самого начала в первый ряд. Да, ладно, пустяки все это. Ты мне лучше часы почини. Я ведь только так, на словах, обещаю новые часы купить, а на самом деле только эти старые и хочу носить. Никак не расстанусь с ними. И потом это же от сына... на заработанное им. Да хранит Аллах и твоих детей.
– Спасибо, – сказал Абдул, вставил увеличительное стекло в правый глаз, открыл часы и уставился на механизм. Поковырявшись некоторое время, вытряхнул затем его содержимое на стол и тем самым тоном, которым хирурги сообщают близким неизлечимо больного пациента страшное известие, прошептал:
– Безнадежно, – и добавил, – Акрам муаллим, надо покупать новые часы.
Акрам муаллим провел рукой по своим редким седым волосам и усам, захотел что-то сказать, но промолчал. Встал, шагнул в сторону двери, но снова вернулся.
– Ты, Абдул, собери часы и отдай мне. Буду хранить на память.
Абдул заметил, что Акрам муаллим как-то изменился в лице и побледнел.
– Ай, Акрам муаллим, ну разве стоит так расстраиваться из каких-то часов. Вот все ты так близко к сердцу принимаешь, поэтому так рано и поседел.
Он в мгновении ока собрал часы и вернул их Акрам муаллиму. Акрам муаллим взглянул на часы и глаза его засияли. Часы снова исправно шли.
– Вот тебе на, – воскликнул Акрам муаллим, – часы заработали...
Абдул изумленно взглянул на Акрам муаллима:
– Не может быть!
– Клянусь, заработали! – счастливо сказал Акрам муаллим, протягивая ему часы. – Смотри. И скажи лучше, сколько я тебе должен? Сколько я должен заплатить?
– Ничего не нужно, – сказал Абдул, – я же ничего не сделал.
Акрам муаллим не стал возражать. Забрал часы, надел их на руку и вышел на улицу.
Стояли последние сентябрьские деньки. Осень уже наступила. Деревья пожелтели. По городским улицам носились наперегонки иномарки. От нищих не было проходу. Один из них остановился прямо перед Акрам муаллимом. Это был подросток десяти-двенадцати лет.
– Чтоб я сдох под твоими ногами, дяденька, сжалься, дай на хлебушек, – начал он умолять.
Акрам муаллим вытащил из кармана деньги и протянул их нищему, покачал головой и пошел дальше. Остановился. Приблизил руку к лицу и взглянул на часы. Часы работали. Акрам муаллим довольно усмехнулся и пообещал себе после этого сидеть только в последнем ряду, не хлопать, а если придется, то уж точно тихонечко, и не переживать больше из-за этой профессорской должности, одним словом, просто жить и радоваться жизни. «Пропади все пропадом!» – пробормотал он себе под нос. И жену больше не буду по пустякам расстраивать.
Подняв руку к лицу, он еще раз взглянул на часы. Да, они исправно шли. Ему даже показалось, что секундная стрелка теперь отсчитывает секунды резвее прежнего.
Но Акрам муаллим не знал того, что через пять-шесть минут часы остановятся и никогда больше не пойдут снова. Никогда! А пока... пока Акрам муаллим был просто счастлив. Он приготовил ту же сумму денег, которую незадолго до этого отдал нищему. Положил в боковой карман и направился на автобусную остановку.
Кружил бакинский ветер, подгоняя впереди себя и унося куда-то золотые осенние листья...
 
АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК
 
Раджаб встретил сватов холодно.Его жена Адиля старалась скрыть свое смущение, пригласила вошедших гостей сесть и на скорую руку приготовила чай. Магеррам, отец жениха, повернул лицо к Раджабу, отцу будущей невестки, сидевшему с откровенно ядовитым выражением лица:
– Nasılsınız? Как поживаете? Наверное, вы нас узнали. Я отец Джейхуна, Магеррам, а это его мать Шоля-ханым. Ей-Богу, не возьму в толк, и когда же это çocuklar, детки наши, так повзрослели. Вчерашние младенцы сегодня, тьфу не сглазить, становятся уже женихами, и говорят отцу-матери, давай-ка, çabuk ol, поторопись, потому что благое дело ждет нас – свадьба впереди. Конечно, пусть всегда будут обручение и свадьба, и чтобы не было беды и обошли нас стороной невзгоды, и чтобы с армянами война закончилась, и чтобы беженцы вернулись к себе домой, и чтобы земли мы себе вернули...
Все эти слова никак не разглаживали и не проясняли обвисшее мрачное лицо Раджаба. Пришедшие свататься вместе с родителями Джейхуна гости тоже себя как-то неуютно чувствовали.
Кажется, из этой любви ничего не выйдет... Но потом Магеррам подумал, а почему бы и нет. Джейхун и Лейла познакомились и понравились друг другу, и никто теперь не может ставить препятствия их чувствам. Но все же интересно, чем так недоволен Раджаб?
Магеррам и Шоля-ханым снова заговорили безумолку, рассказывая о погоде, обо всем и ни о чем. Старались понравиться родителям Лейлы, вставляя время от времени в свою речь слова из турецкого языка. Но несмотря на все свои старания, они так и не сумели разговорить продолжавшего хмуро глядеть на них Раджаба.
Отчаявшись, Магеррам перешел к сути дела:
– Раджаб муаллим, наверное, вы знаете, зачем мы пришли. Джейхун с Лейлой нравятся друг другу, и мы пришли получить ваше müsaide, чтобы принести кольцо и обручить наших молодых, сделать их счастливыми. Ведь по нашим обычаям сначала нужно добро получить, ваше согласие, и ваше «да». Если разрешите...
Раджаб заерзал на месте:
– Что такое «müsaide»?
Магеррам довольно усмехнулся:
– Это по-турецки, в смысле «разрешение».
Раджаб неприязненно окинул Магеррама взглядом:
– А зачем по-турецки?
– Просто так, – ответил отец будущего жениха.
На что отец будущей невесты сказал следующее:
– У нас есть достаточно широкий məlumat о вашем сыне Джейхуне. С высшим образованием, преподаватель в университете, умный, благоразумный. Söz нет. Все это çox gözəl! Но я слышал, что ваш сын Джейхун не знает английского.
Магеррам и Шоля недоуменно переглянулись.
– Вот тебе на, – удивился Магеррам, – а причем тут английский?
Раджаб провел рукой по лысине, снял очки и положил на стол, потер кулаками глазами и сказал:
– Priçomı var! Очень даже! Это имеет огромное значение!
Шоля сжала левую руку мужа, как бы давая этим понять, что она сейчас сама разберется с этим Раджабом.
– Ай, Раджаб муаллим, – начала она нетерпеливо. – Ай, sizə qurban olum mən, ну при чем же здесь английский язык? Джейхуну нравится Лейла, а Лейле нравится Джейхун.
Раджаб потерял терпение.
– Сегодня каждый современный gənc должен говорить на английском. Azərbaycan сегодня не тот Azərbaycan. Раньше, чтобы какой-то əsər перевести на наш язык, нам нужен был русский. А теперь нет. Теперь наши gənclər переводят классиков европейской литературы с языка оригинала на азербайджанский язык. И потом моя дочь окончила факультет английского языка. Она преподаватель английского. И на каком языке, скажите пожалуйста, они будут завтра дома разговаривать?
Шоля молча всплеснула руками от изумления и вытаращила глаза.
– Аааа... как это на каком языке? На своем родном, на азербайджанском!
– Азербайджанский язык само собой, – сказал Раджаб. – Английский надо знать!
Магеррам понял, что спорить с Раджабом бесполезно и решил попытаться уговорить его.
– Выучит, да. Правда в среднем и в высшем okulda он французский учил, но...
Раджаб рассердился.
– Что еще такое этот «okulda»?
– «В школе», по-турецки, – с готовностью объяснил Магеррам.
– А, понял. Но французский не пригодится! Надо учить английский! Куда не сунешься сегодня, вопрос один: а английский ты знаешь? Вот я когда умру, то должен спокойно в раю жить, зная, что мои дочь и зять не без куска хлеба. У сына вашего работа, квартира есть. Çox gözəl! Остается лишь английский.Что здесь такого? Пусть учит. Потом приходите. Я сам его буду проверять...
– Выучит, да! Мы свое «да» скажем давай...
Это был голос Адили. Она знала, что Джейхун очень нравится Лейле. Поэтому ей хотелось закончить этот разговор об английском и уговорить мужа дать свое согласие. Но Раджаба уговорить не было никакой возможности.
– Пусть выучит английский, потом поговорим. Сейчас свое «да» не даем!
Шоля от неожиданности вскричала:
– Ах! Ааааах! Ах, ну какое отношение английский имеет к чувствам наших детей?! Причем тут английский?
– Priçomı var! Очень даже! Я не отдам свою дочь тому, кто не знает английского, – отрезал Раджаб и вышел из комнаты.
Жена побежала за ним, но он махнул рукой, показывая этим, что разговор окончен и сваты могут уходить.
Сваты ушли ни с чем. Попозже вышла на улицу Лейла. Джейхун стоял возле ее дома. Он ждал, что Лейла сейчас скажет, что все эти разговоры глупости и ерунда, и главное – их чувства, главное – это то, что они так сильно нравятся друг другу. Но Лейла начала его упрашивать:
– Джейхун, ты же знаешь, что мой ata – учитель английского языка. Рано или поздно он все равно тебе устроит imtahan. И если ты не выучишь английский, меня не отдадут за тебя замуж. Ona görə, я очень прошу тебя, Джейхун, есть курсы трехмесячные, шестимесячные, иди, запишись и выучи этот zəhrimar английский, и все, да... А то мой ata крутой, сказал – отрезал, нужно сделать то, что он говорит.
Джейхун промолчал, ничего не ответил на это. Лейла не выдержала и с интересом спросила:
– О чем ты думаешь, Джейхун?
– Ни о чем.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Честно?
– Да.
– Пойдешь на курсы?
– Не знаю.
– Фархад для своей Ширин dağ yardı, Джейхун. Что по сравнению со скалами какие-то курсы?
Джейхун усмехнулся и тихо, но внятно сказал:
– Я не Фархад, Лейла. Я Джейхун.
Они расстались. На следующий день Лейла ждала его у входа в здание университета.
– Что ты здесь делаешь, Лейла? – спросил Джейхун.
Лейла протянула ему какие-то бумаги.
– Тебя жду. Ходила на курсы. Вот взяла анкеты, надо заполнить. Прошу тебя. А dərslər начинаются в следующем месяце.
Джейхун горько усмехнулся и вернул анкеты Лейле:
– Я сначала хочу получше свой родной язык выучить, – сказал он и добавил. – А с английским потом разберусь.
Лейла смутилась.
 
* * *
 
К родителям Лейлы опять пришли сваты. На этот раз жена Раджаба Адиля взяла все в свои руки, и жениха тоже сама подобрала. И не обращая внимания на то, что Лейла продолжала отнекиваться от нового жениха, довольно говорила: «Вот увидишь, на этот раз твой отец ничего не сможет сказать. Жених говорит на чистом английском. Ну и что, что у него нет работы и квартиры. Потихонечку все образуется.... А родителям его я наказала, чтобы ни слова не говорили о том, что у него работы нет.»
Сваты вошли и сели. Будущий жених тоже пришел. Раджаб внимательно вгляделся в его лицо землистого цвета, маленькие глазки, огромный мясистый нос и начал разговор на английском. Вскоре лицо Раджаба засветилось от радости. Несмотря на уродливую внешность, будущий жених заливался на английском, как соловей. Они долго говорили. Родители жениха не могли ни слова понять из этой беседы, но с нескрываемой гордостью смотрели на своего отпрыска. Время от времени мать жениха, Шовкет, вставляла: «Mama dilüvə qurban, как говорит, а!» А Адиля тоже радостно порхала вокруг.
Неожиданно почти уже зять сказал Раджабу что-то такое, отчего лицо будущего тестя вспыхнуло красной краской. Потом Раджаб быстро переспросил его по-английски. И, получив ответ, сказал какую-то очень длинную фразу на английском, гневно стукнув под конец кулаком по столу. Из шести стаканов с чаем три, подскочив на блюдцах, свалились на бок. Чай разлился на скатерть. Родители жениха тоже подскочили от неожиданности, а Адиля бросилась к будущему зятю:
– Ты что это такое сказал, что он так рассердился?
Кандидат в зятья вытер нос рукой и сказал:
– Ничего.
Родители тоже попытались знаками и намеками добиться от сына, что же он такое сказал, что так разгневал отца невесты. Кандидат в зятья и своим родителям на азербайджанском, а потом и на русском повторил то же самое.
Раджаб свирепо смотрел на родителей жениха. Кажется, он собирался теперь говорить на своем родном языке, а не на английском. Так и случилось. Правда, в самом начале он вообще ничего не смог сказать, а от возмущения лишь блеял, как баран.
– Ээээ.... – выдавил он еще раз из себя, потом его прорвало. – У вашего сына ни квартиры, ни работы, вы как ээээто собираетесь его женить, ээээ?! На что ээээто он мою дочь содержать будет?! Ээээ... Зная, что у него ни работы, ни квартиры, nə üzlə, ala, вы через порог моего дома переступили, ээээ? Nə üzlə?
Отец жениха поднялся со своего места. Адиля испугалась. Раджаб тоже оробел. Отец жениха был увесистым мужиком. Раджаб тоже на всякий случай приподнялся. В этот момент Лейла, которая вслушивалась в происходившее из соседней комнаты, заподозрив что-то неладное в наступившей тишине, испуганно высунулась из дверного проема.
Ее отец и дородный мужчина стояли друг против друга. Раджаб еще не остыл.
– Слушай, мужик, – сказал он, – зная, что у твоего сына ни квартиры, ни работы, nə üzlə через порог моего дома переступили?
Увесистый мужик закричал:
– Зато мой сын по-английски bilir! И лучше самого англичанина!
Убедившись, что возвышающийся над ним мужчина не собирается его бить, Раджаб заорал так, что все соседи услышали:
– Cəhənnəmə bilir, qara gor da üstündə! Идите со своим английским знаете куда? Вон отсюда! Английский язык... по-английски bilir...
С этими словами Раджаб перешел в комнату, где все это время сидела Лейла. Обнял плачущую дочь и сказал:
– Откуда такого нашла? И на кого он похож? Pah atonnan! Английский он знает! Что теперь, на шею тебе посадить?! И к тому же сукин сын точно похож на банщика в хамаме. Ты, давай, дочка, так сделай. Во-первых, zırıldama! Во-вторых, позвони Джейхуну, скажи, пусть его elcilər повторно придут. Ничего. Английский выучит, так выучит, а если нет, так сəhənnəmə! Черт с ним!
Лейла ничего не ответила, оделась и вышла из дома. Мать бросила ей вдогонку: «Ты куда это собралась, да еще в такой ветер?» Лейла опять ничего не ответила.
Джейхун раньше ждал ее всегда под чинарой, что росла перед домом. Теперь его там не было. Лишь стояло одинокое дерево.