Тариэль
КВАДРАТ
(Недетективная история)

Старший инспектор дорожно-патрульной службы сорокапятилетний старший лейтенант Борис Мамедов заступил на службу в первую смену, как всегда, в восемь утра.
Ночью Борис пропустил мимо ушей сводку погоды Гидрометцентра. Проснувшись утром, он вышел на балкон своей двухкомнатной «хрущевки»: было тепло, но немного сыро, как-никак, конец ноября.
Ограничившись собственным «балконным» прогнозом, обычно предусмотрительный Борис не стал на этот раз надевать зимнее белье, собственно говоря, оно еще и не просохло после вечерней стирки.
Через час погода резко изменилась: теплый южный ветер – гилавар сменился на холодный северо-западный, называемый в Баку нордом. Недаром человека, часто менявшего собственное мнение по одному и тому же вопросу, сравнивали с бакинским ветром.
Еще через час, стоя и постепенно замерзая на посту на безлюдной, с редкими машинами улице, Борис стал проклинать себя и свою полицейскую судьбу.
Вообще-то, все пошло наперекосяк уже со вчерашнего вечера. На сон грядущий Борис решил посмотреть по первому каналу новости культуры. Через минуту, другую он протянул руку чтобы включить телевизор, но, прислушавшись к голосу диктора, остановился, пристально вглядываясь в экран: ведущая сообщала о выставке произведений всемирно известного художника Малевича. Затем крупным планом показали картину, на которой был изображен черный квадрат на белом фоне. Диктор с пафосом подчеркнула, что особым интересом посетителей выставки пользовалась именно эта картина, под названием «Черный квадрат», которая специалистами оценивалась в тридцать миллионов долларов.
От изумления Борис так и замер у телевизора. И только, когда программа закончилась, он встрепенулся, и, выключив телевизор, пошел спать…
Чтобы не вставать посреди ночи, он зашел в туалет и… подумал: «Хорошо, что диктор сказала, что этот «квадрат» – черный, а то посмотрел бы я на него по своему черно-белому телевизору, а потом попробовал бы догадаться какого он там цвета».
Про живопись Борис знал очень мало: разве что на уроках рисования в школе его учили правильно держать в руке цветные карандаши; о кисточках и акварели, не говоря уже о масляной краске, в сельской школе педагоги и учащиеся даже и не мечтали. В отличие от других школьных предметов, Борис неизменно получал именно по рисованию оценку «отлично». И вдруг... Этот пресловутый «квадрат» пробудил в нем давно забытые чувства несостоявшегося художника.
Родители Бориса – чистокровные азербайджанцы, точнее, талыши, нарекли сына турецким именем Барыш. Когда же отец Бориса пришел со справкой из роддома в районный ЗАГС, заведующая, русская женщина, – зловредная шовинистка с властным характером миссионера Советской власти, полистав инструкцию, где был указан перечень азербайджанских мужских имен, сверкнула глазами на его отца:
– Здесь нет такого азербайджанского имени, и я не имею права так его записать. Что это за имя вы придумали?! Я запишу его имя как Борис, а вы называйте его, как вам угодно: хоть Барыш, хоть Боря.
Отец, человек застенчивый и не способный отстоять свое мнение, покорно согласился. Так и стал нареченный Барышем мальчик называться русским именем Борис. Не будешь же объяснять каждому: посмотрят в паспорт и называют, как там записано.
Среднюю школу Борис кое-как закончил в своем родном южном районе, в котором их маленькая дружная и добрая народность проживала вместе с азербайджанцами. У них был свой язык, немного похожий на фарси. А еще они отличались исключительным трудолюбием и неимоверной терпеливостью. Без этого они, наверное, не смогли бы прокормить свои многодетные семьи, создаваемые в подавляющем большинстве между двоюродными братьями и сестрами. Молва твердила: научно доказано, что подобное кровосмешение, единственно у талышей, – и только у них не отражается отрицательно на наследственности.
Общение между азербайджанцами и талышами было тесным, что никому и в голову не приходило, что они разные по национальности: особенно наглядно это было видно при заключении смешанных браков. Что взять девушку из талышской семьи, что талышу жениться на азербайджанке – было делом обычным и естественным.
После окончания школы Бориса призвали на действительную срочную службу в ряды Советской Армии. Прослужил он два года на севере России – где-то под Мурманском, как и многие азербайджанцы, в стройбате. Выучил несколько слов и предложений по-русски: особенно ему пришлось по душе популярное, истинно русское выражение со словом «мать» в конце предложения, которым «кормили» все и всех на завтрак, обед и ужин. И на гражданке он часто, когда что-то не получалось или получалось не так, как хотелось бы, вслух или про себя повторял это выражение, и ему становилось легче.
В этом батальоне особого знания русского языка не требовалось: Бориса быстро и почти без слов научили копать глубже и бросать дальше.
Он, так и не выучив русский язык, забыл бы и свой родной, но выручил один земляк-армянин из Нагорного Карабаха, который хорошо знал азербайджанский. Звали его Хачик, и жил он до призыва в селе Мартуни, где производили белое вино «Мартуни-совхоз». Эту кислятину совершенно не любили русские: они предпочитали всесоюзно известный карабахский портвейн «Агдам».
Вообще-то, Хачик, как сказали бы армяне, «по-научному», должен был быть Хачатуром, как, например, Сержик – Сергеем или Джуля – Джульеттой. Но нежно-любящие родители назвали, а добродушная завЗАГСом внесла письменно в его метрику это уменьшительно-ласкательное – «Хачик». Коротая с Борисом долгие вечера и рассказывая ему на азербайджанском обо всем на свете, Хачик и своего нового друга ласково называл Бориком.
Через несколько лет «армянские» армяне, воспользовавшись моментом, когда в Азербайджане все увлеклись борьбой за власть (хотя каждый утверждал, что борется за демократию), не без помощи русских войск, отделили Верхний Карабах от Азербайджана. Так Борис потерял своего единственного армейского друга.
У Бориса все-таки была возможность увидеться с сослуживцем: несколько раз его, как и других сотрудников МВД, посылали на пару недель во фронтовую зону. Но министр-бек, обещавший в случае сдачи Шуши пустить себе пулю в лоб, так ни разу и не организовал войсковую операцию, в которой можно было бы увидеть бывших земляков вблизи.
Борис искренне верил, что его государство рано или поздно соберет достаточно денег и выкупит Нагорный Карабах у ...России. Все об этом говорили на работе: может быть, поэтому и увеличивали периодически размеры штрафов и планы по «выручке».
После возвращения Бориса из армии отец, продав несколько баранов из своего небольшого стада, отправил сына в Баку к родственникам, обещавшим помочь ему с поступлением в техникум…Через два года Борис окончил факультет «Автомобили и автомобильные дороги» и полностью созрел для работы в ГАИ.
На этот раз, продав одну из коров и еще с десяток баранов, отец пошел к соседу, сын которого был одним из руководителей Управления кадров МВД…
Так Борис стал автоинспектором и получил звание младшего лейтенанта, а через шесть лет, став старшим лейтенантом, достиг пика своей карьеры. Его среднее специальное образование и штатный «потолок» занимаемой должности мешали дальнейшему служебному росту. Да и не это главное: руководители его ведомства были родом не из его родного южного региона, а из западного. Они и дарили должности повыше больше своим, чем другим. Среди «других», правда, была и объединенная команда «малоземельцев» с уроженцами еще более дальнего запада, к зеленому свету светофора которых почти не имели доступа даже начальники Бориса.
Неудивительно, что одним из первых вопросов азербайджанца к азербайджанцу был вопрос: «Откуда ты родом?». По ответу на него можно было определить, к какому классу принадлежит собеседник, как и о чем с ним можно говорить. Иногда этот вопрос необходимо было корректировать для выяснения наименования села и даже его верхней или нижней части, правого или левого берега, дабы еще конкретнее определился статус визави.
…Борис прошел в спальню. Жена, уложив в гостиной четверых детей и закончив свои дела на кухне, только легла в постель и еще не заснула.
Женился Борис поздно, лишь перед тем, как подошла его очередь на квартиру, и уже с одним ребенком получил не одно-, а двухкомнатную квартиру. Несмотря на то, что потом у него родилось еще трое детей, среди сородичей, жены которых горделиво украшали свои пиджаки и жакеты орденами «Мать-героиня», Борис считался, можно сказать, бездетным.
Борис молча надел пижаму и тоже лег в постель, укрывшись общим одеялом.
– Слушай, жена, ты знаешь, кто такой Малевич? – спросил он свою благоверную, которая, в отличие от него, закончила среднюю школу не в сельской местности, а почти в самом Баку – Хырдалане… – Очень хотелось хоть с кем-то поделиться впечатлениями об увиденном по телевизору. А эта черно-белая жизнь, как и черно-белый телевизор, ему уже порядком надоели.
– Малевич? – переспросила жена. Затем, сморщив свой узкий лобик, сосредоточенно задумалась. – Это, наверное, старый еврей из соседнего блока...А что?
Борис громко вздохнул:
– Ничего. Спи, – и мысленно обругал её: « Дура, евреи в хрущевках не живут!».
...Ночь – не совсем удачное время для более пространных разговоров. Общих тем и интересов, кроме бытовых, у него с женой и в другое время и не было. Разве что и он, и она были без ума от индийских фильмов, которые смотрели взахлеб по нескольку раз, запомнив некоторые почти наизусть. В драматических сценах этих фильмов они почти синхронно плакали, переходя порой на рыдания. Борис, как и любой уроженец Кавказа, всегда гордящийся своим мужским началом, в такие моменты не стеснялся выражать свои нежные чувства и не совсем мужские эмоции. По ходу фильма они, опережая друг друга и авторов кинокартины, вслух обсуждали дальнейший ход событий и предстоящие слова и выражения героев. Во всех хэпп-эндах, когда добро, наконец-то, побеждало зло и влюбленные соединялись, они искренне радовались и, вдохновленные чужими чувствами, умиленно и стеснительно смотрели в глаза друг другу. Иногда после этого они... давали жизнь очередному малышу.
Эх, думал Борис, почему он не родился индусом: и деньги были бы, и родился бы несколько раз (он где-то слышал, что по индуистской религии душа человека после смерти реинкарнируется в другие существа или предметы, то есть, как он догадался, они «не умирают насовсем»).
...После сегодняшнего ночного диалога с женой Борис понял, что переполнявшие его впечатления останутся все-таки при нем. Он молча повернулся к ночнику, стоявшему рядом с будильником на табурете у кровати, и, выключив свет, закрыл глаза. Обычно Борис засыпал, не успев даже сосчитать до десяти. Но сегодняшний сон стал для него кошмаром.
В каком-то полусне Борис видел себя учеником шестого класса. Учитель физкультуры Газанфар-муаллим, который по совместительству преподавал и рисование, расхваливал его художественные способности и просил нарисовать черный квадрат. Борис брал черный карандаш и начинал рисовать в своем альбоме. Но когда учитель подходил к нему и смотрел в альбом, то видел какие-то цветные дома, животных и растения. В этих изображениях совершенно отсутствовал черный цвет. Рассерженный учитель бил его боксерской перчаткой по голове и настойчиво требовал, чтобы Борис обязательно рисовал именно черный квадрат. Но у Бориса ничего не получалось: все рисунки становились еще более яркими и, самое главное, цветными. Наконец учитель перестал его бить.
– Дурачок, нарисуй черный квадрат, – ласково сказал он и, показав на черный прямоугольник классной доски, добавил, – вот же он перед тобой, только стороны разные. Нарисуй, и не будешь тогда всю жизнь стоять под дождем и снегом и останавливать своим дурацким жезлом автомашины. У тебя будет большой собственный дом, десять детей и две автомашины.
Борис в очередной раз взял в руку черный карандаш и, глотая слезы, неуверенно поднес его к бумаге. Он уже провел было одну черную полосу – сторону квадрата, как неожиданно послышался ужасный звон. Звон все усиливался и настойчиво бил по мозгам… Просыпаясь в поту, Борис понял, что это его ненавистный механический будильник своим противным дребезжанием призывает его к очередным трудовым будням.
…Холодный сильный ветер уже, кажется, полностью проник под одежду Бориса и по-хозяйски гулял между штанов и ног. Интересная особенность бакинской ветреной погоды: при температуре плюс 5-6 градусов по Цельсию человек замерзает сильнее, чем в 20-ти градусный мороз в тихую погоду где-то на Севере.
«Почему народ называет нас легавыми? В такую погоду хороший хозяин даже собаку не выгонит на улицу... Что за день сегодня! Не то, чтобы нарушителей, машин даже не видно. Как же я сдам план по протоколам и по выручке? Хоть бы пару протоколов составить, да пару понятливых водителей отпустить», – безо всякой надежды думал продрогший до костей Мамедов. Вдалеке, нарушив двойную осевую линию дорожной разметки, развернулась и поехала в его сторону легковая импортная автомашина. Борис с облегчением вздохнул, выдвигаясь от тротуара в сторону проезжей части и поднимая свой жезл: «Наконец-то!» Водитель нехотя притормозил, даже не подавая машину к обочине.
– Ваши права и документы на автомашину! – строго потребовал инспектор.
– Капитан Гасанов, – произнес водитель, лениво поднося правую ладонь к мнимому козырьку.
– Документы, пожалуйста, – чувствуя промах, уже менее уверенно, но настойчиво, надеясь на чудо, произнес Борис.
Водитель, не торопясь, достал из внутреннего кармана пиджака и показал инспектору удостоверение сотрудника МВД.
– Счастливого пути, господин капитан, – вынужденно откозырял неудачливый инспектор.
В течение трех часов Борис остановил еще четырех нарушителей. Но, к его великому сожалению, один из них был следователем прокуратуры, другой – сотрудником министерства национальной безопасности, а двое работали в таком ведомстве, при упоминании одного названия которого даже начальство Бориса уважительно переходило на шепот.
Вначале Борис недоумевал: как какое-то новое ведомство может быть сильнее и страшнее самих карательных органов – МВД, Генеральной Прокуратуры и даже МНБ. Через некоторое время более осведомленный коллега – «айрым» – объяснил ему, что это не ведомство выше и сильнее других, а его руководитель – самый, самый, самый...Он уже поднял и поставил выше всех два ведомства, а теперь с нуля поднимает новое, в очередной раз доказывая, что именно человек красит место, а не наоборот.
Борис тогда подумал: если бы этот руководитель стал министром обороны, то непременно вернул Карабах, и он ...смог бы все-таки увидеться с Хачиком.
...Две-три машины пролетели мимо Бориса, даже не притормаживая. Он успел заметить только серию их правительственных номеров – «АА» – это были неприкасаемые номера, или номера неприкасаемых. В отличие от одноименной индийской низшей касты - это была каста недосягаемых. При большом желании и рядовой обыватель мог бы добыть номера с подобной серией, но сам при этом все равно оставался бы в прежней касте, хотя волен был считать по-своему. Простой смертный гаишник не имел права даже сообщать о них по рации, не говоря о том, чтобы остановить или, ещё хуже, оштрафовать их водителей.
Оставалось только молча чертыхаться про себя, придумывая, как уклониться от нагоняя командира батальона во время вечерней сдачи смены.
Вдруг издалека появился дорогой, блестящий новой черной краской внедорожник. «Только бы не «АА». Все равно остановлю, даже если... не нарушил... – приготовился к последнему бою Борис. – Терять больше нечего – за нами Москва!» – вспомнил он фразу из какого-то кинофильма о войне, с ужасом представляя себе выражение лиц командира и своей жены, когда он вернется со смены с пустыми руками.
Борис сделал шаг вперед, чуть приподняв свой жезл: поднимать его выше он уже не решался. Иномарка мягко остановилась чуть впереди, и стекло водителя стало плавно опускаться. Подходя к автомашине, Борис с трепетом прочитал в левом нижнем углу дверцы багажника знакомое слово «Йер»… Это была новая модель его заветной мечты.
...Однажды товарищ по работе, жена которого получила наследство от живших за рубежом родственников, попросил Бориса съездить с ним в воскресенье на авторынок. Они долго ходили между выставленными на огромной площади сотнями разнообразных автомашин и наконец остановились около внедорожника темно-зеленого цвета.
– А она мне нравится. Что это за модель? – заинтересованно спросил товарищ.
– «Шевроле Блайзер». Американская, – с гордостью ответил продавец.
– Слушай, не покупай ее, – встрял в разговор Борис. – Я точно знаю: самый лучший американский джип – это «Йер».
– Я о такой марке не слышал, – сказал товарищ.
Продавец глубоко задумался: он тоже, несмотря на свой большой опыт, первый раз слышал подобное название автомобиля. Затем, вдруг просветлев в лице, он громко расхохотался.
– Твой друг, наверное, так по-азербайджански читает английское слово «JEEP», – сдерживая неуместный для продавца смех, высказал свою догадку владелец «Шевроле».
– Дурак он, – тихо, для товарища, сказал Борис. – Как будто я не знаю, что такое «джип» – так называются все автомашины, у которых все четыре колеса ведущие. А та, о которой я говорю, называется именно «йер». Здесь таких нету, не то бы я тебе показал.
…С переходом на латинскую графику у многих в Азербайджане появились нешуточные проблемы. Вначале незадачливый Борис не мог заполнить даже протокол на нарушителя. Предприимчивые дельцы, как бы сочувствуя таким «безграмотным», быстро пустили в оборот новый азербайджанский латинский алфавит-шпаргалку, и Борис, составляя протокол, часто заглядывал в нее. Вот по старой привычке и читал он английское «JEEP» старой азербайджанской кириллицей.
Еще более острые проблемы создал для него, как и для многих других, внезапный и окончательный запрет русского языка во всех учреждениях страны, особенно в средствах массовой информации.
Запрет русского языка на работе Бориса прямо не коснулся – ему особенно нечего было и запрещать, но больно ударил по авторитету одного из инспекторов их батальона.
В первый же день, как этот запрет был объявлен, ретивый коллега сдал протокол, который вызвал подозрение у начальника. В протоколе было написано: «İvanov İskəndər Aslan oğlu», что очень удивило начальника. Он на всякий случай посмотрел на водительское удостоверение нарушителя, прикрепленное к обратной стороне протокола, и ахнул: с фотографии на него глядел мужчина ярко выраженной славянской национальности; рядом было написано: «İvanov Aleksandr Lvoviç»…
…Тогда Борис впервые обрадовался тому, что не выучил хорошо русский язык: он опять услышал такие памятные армейские выражения в адрес своего бедного сослуживца.
Через полчаса в служебной чайхане-столовой Борис вместе с группой таких же, как он, распивал чай после смены. Там же находился их начальник.
– ...Зачем мне нужна эта собачья работа? – громко восклицал раздосадованный очередным нагоняем, инспектор. – Я же не написал его фамилию Мамедов, хотя их Иванов – это наш же Мамедов... Любому малограмотному известно, что по-азербайджански Александр – это Искандер(вон – Александр Македонский), а Лев – это Аслан...Что я не так сделал? – продолжал недоумевать он. – Сами приказывают, а потом... Кому не лень, оскорбляет тебя на дороге, да еще здесь вечно бьют по голове... Лучше бы я жил в своем селе и пас отцовских баранов!
– Правильно. Ты бы это делал лучше, – невозмутимо и спокойно поддержал его, сидевший за соседним столом начальник.
Остальные слушатели просто промолчали. При этом большая их часть понимающе вздохнула, выражая солидарность с коллегой, а меньшая – закрыла ладонями свои лица, тщетно пытаясь скрыть невольно вырывающийся смех.
Сочувствующий обиженному инспектору Борис тогда тоже намеревался сказать, что и он хотел бы пасти баранов, но из ложной скромности, воздержался…
– Инспектор ДПС Мамедов, – представился Борис, вытянувшись перед окошком водителя. – Ваши документы, пожалуйста.
– В чем дело, гардаш? – с характерным гортанным акцентом ведущей половины действующей команды, подчеркивая согласные буквы и делая ударение на последнем слоге слова «гардаш», задал встречный вопрос одетый в не менее характерную, дорогую спортивную форму «Адидас» «новый азербайджанец» и небрежно протянул инспектору водительские права и техпаспорт автомашины.
В нос Борису ударил легкий, приятный запах какого-то импортного спиртного. Запах водки он хорошо знал: сам нередко после холодной смены согревал свое продрогшее тело внутренним компрессом.
– Вы что, выпили? – едва сдерживая радостное чувство охотника, настигшего, наконец-то, крупную добычу, взволнованно спросил Борис и уверенно открыл папку для составления протокола.
– Неужели я похож на выпившего, гардаш? – вопросом на вопрос ответил водитель, протягивая левой рукой стодолларовую купюру Борису.
– От вас пахнет спиртным. Вы же не будете это отрицать?
– От меня или от машины, гардаш? А может, это мойщик протер руль спиртом? – все в том же шутливо-ироническом тоне продолжил водитель, правой рукой добавляя к купюре, находящейся в левой, еще одну – аналогичную.
– Это покажет медицинское освидетельствование.
– А что, ты сам не можешь определить, гардаш? – прозвучал очередной вопрос водителя, и к двум купюрам в его левой руке плавно прибавилась еще одна – такая же.
– Что-т-то я вас не совсем п-понимаю, – заикаясь от волнения, с трудом глотая душившую горло слюну, растерянно произнес Борис.
– Я тебя тоже. Совесть тоже хорошее дело! – уже без слова «гардаш», теряя терпение, воскликнул водитель, красноречивым взглядом указывая на раскрытые веером три одинаковые купюры.
Три «близнеца» – в лице бывшего президента США Бенджамина Франклина - укоризненно и вопросительно смотрели на промерзшего до костей инспектора: водитель мог бы выкинуть свои права в мусорку и купить за эти деньги такие же.
«Отступать некуда, – еще раз патетически подумал Борис, – за нами Москва!».
Окончательно соглашаясь с настойчивыми предложениями водителя стать ему побратимом, Борис левой рукой судорожно схватил магические купюры, а правой протянул в окошко отобранные документы. Затем этой же рукой козырнул.
– Счастливого пути. Удачи в делах. И да поможет тебе Бог, гардаш! – жизнерадостным голосом воскликнул Борис.
Борис не считался беспредельщиком, и тянул с решением сложной задачи не из корысти – просто впал в гипноз от изначально «непристойного» предложения нарушителя. Не впади Борис в транс, его без особого труда уговорил бы и один «бенджамин», который стоил в «эксчендже» чуть ли не пятьсот «мамедэминов».
Борис искренне любил и ценил водителей – свой единственный источник существования. Однажды, случайно заглянув в уголовный кодекс, он увидел, что за нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности смерть потерпевших, его подопечным грозит от двух до десяти лет лишения свободы; в соседних статьях гражданину «без руля», совершившему такое же преступление, – грозило, почти, в два раза меньше. Борис с изумлением понял, как несправедливо подставляют его «древо жизни», и подпольно стал на сторону дискриминированных соотечественников.
– Спасибо. И тебе того же, гардаш, – с улыбкой кивнул, удовлетворенный результатами затянувшихся переговоров, владелец иномарки.
До конца дежурства оставалось совсем немного. Эти заокеанские банкноты сразу согрели тело и душу Бориса, застраховав его и от разбирательства с начальством из-за отсутствия протоколов.
Очнувшись от оцепенения, Борис с удивлением заметил, что и этот переменчивый бакинский ветер, являвшийся единственным и невольным свидетелем его долгожданной сделки, удовлетворенно стих.
Оставшиеся полчаса «Черный квадрат» Малевича, кошмаром промучивший его всю прошлую ночь, да и добрую половину этого дня, стал мелькать у него перед мысленным взором, как светофор с квадратными окошечками: то красным, то желтым, то зеленым цветом… Больше зеленым – чувствовалось влияние сразу «трех» американских президентов…
«Еще пять лет, и выйду на пенсию. Уеду в свое родное село пасти собственных баранов… Хватит пасти баранов на асфальте этого грязного и шумного города», –мечтательно думал Борис, безуспешно пытаясь подсчитать в уме, сколько же баранов можно купить вот на эти зелененькие бумажки.
– Нарисовал бы раньше этого еврея свой черный квадрат, и не надо было бы думать о баранах, – укоризненно продекламировал он вслух своё умозаключение, как результат анализа накопившейся за сутки информации.
...Простоватый Борис не ведал, что Казимир Малевич, как ни странно, не еврей, а поляк по происхождению. И, что главное, он основоположник супрематизма: формалистического течения в живописи начала 20 века, для которого картина являлась не средством изображения действительности, а отвлеченным построением цветовых поверхностей. Вот и его известная картина «Черный квадрат» являлась ярким образцом этого направления в изобразительном искусстве.
Да и зная обо всем этом, Борис все равно не поверил бы, что, будь у него самого полотно, краска и кисть, он не смог бы нарисовать точно такой же шедевр. Ну и что, что он – азербайджанец!?
Сдав смену и купив по дороге поллитровку ставшей в последнее время популярной, азербайджанской водки «Хан», Борис окунулся в домашний уют своей родной «хрущевки». Под умело приготовленные женой аришту и хянгял он медленно, с расстановкой выпил свою водку. На душе и в теле стало тепло и покойно.
Включив телевизор и настроив его на свой любимый первый канал, который не дал ему нормально поспать прошедшую ночь, Борис пересел в свое не менее любимое кресло и стал смотреть вечерние новости. Через несколько минут, когда его стало уже клонить ко сну, Борис вздрогнул: та же самая ведущая, что вчера, в ночных новостях познакомила его с художником Малевичем и его «Черным квадратом», сообщала о выставке знаменитого художника Василия Кандинского и его известной картине «В черном квадрате». Затем крупным планом показали черный квадрат, внутри которого был изображен белый четырехугольник, а в нем – разные по форме и размеру треугольники, круги и просто пересеченные полосы.
Борис на минуту глубоко задумался, затем его неожиданно осенило.
– Какой умный и хитрый еврей! – с язвительной иронией обратился он к русскому художнику Кандинскому. – Нарисовал в нашем «Черном квадрате» (он уже как-то сроднился с Малевичем и его творчеством) всякие там треугольнички, кружочки и черточки, и тоже сделался знаменитым!
Затем добрый по своей натуре Борис миролюбиво отвернулся от объекта своей атаки. «А может, и в моем черном квадрате, – подсознательно понимая намек Кандинского, подумал он о своей черно-белой жизни, – когда-нибудь появятся какие-то приятные цвета».
С этими мыслями вконец разморенный сытным ужином Борис выключил телевизор, растянулся в кресле и умиротворенно закрыл глаза. Непроизвольно выражая собственную интерпретацию замысла Малевича, он образно представил в «черном квадрате» свое будущее стадо золоторунных овец, пасущихся на ярко-зеленом склоне родных Талышских гор, и с блаженной улыбкой на лице заснул ...
 
Вместо послесловия
 
Борис не ведал и о том, что кроме него и Кандинского с известным художником, а соответственно, и с ним самим «сроднились» также великие Ильф и Петров, перевоплотившие в «Золотом теленке» супрематиста Казимира Малевича в автомобилиста Адама Казимировича Козлевича, а «Черный квадрат» – в оригинальное, не имеющее аналогов, творение – безымянный автомобиль, названный Остапом Бендером «Антилопой-Гну».
И это простительно: Борис не знал русского языка в совершенстве, да и не был особым знатоком и любителем литературы, чтобы прочесть об этом на своем родном – азербайджанском.
Зато сам создатель бессмертного, чисто психологического произведения Казимир Малевич абсолютно не сомневался: еще тысячу лет тысячи «Борисов» будут по-разному интерпретировать его «обыкновенный и простой» «Черный квадрат»!
«Спи спокойно, Борис: не ты – первый, не ты – последний!»