Есть очевидности, с которыми нельзя не считаться
На земле существуют в многообразии ответвлений монотеистические религии: иудаизм, христианство и ислам, и потому все вместе они, восходящие к единому источнику – Праотцу Аврааму, получили определение авраамические.
Начало единобожия коренится в недрах великой многовековой иудейской культуры, иудейской веры. Более, чем через три тысячи лет в ней вызрело христианство, образовав поначалу иудео-христианство – явление, скорее, культурно-историческое, нежели религиозное, точнее, важная составляющая иудейской веры: явление Мессии, чему отчасти призвана была служить Библия, составленная христианами из двух частей – отдельных книг иудейства под общим названием Ветхий Завет, не принятого, однако, как и вся Библия, иудеями, и Нового Завета. Впоследствии христианство откололось от своей первоосновы, стало ей противостоять. Было принято новое летоисчисление от Р.Х., Рождества Христова, или нашей эры, которым значительная часть человечества ныне пользуется.
Через три тысячелетия после зарождения иудейской веры и семь столетий после появления христианства возникла в мире третья авраамическая ветвь – ислам. К Корану вполне может быть применима трактовка христианами книг Библии, которые явлены через движимых Духом Святым «богодухновенных людей», чьи голоса были голосом Самого Всемогущего, и что любая фраза Библии всегда значит больше, чем составляющие её слова.
Ислам формировался в противостоянии, но уже к двум другим ветвям единобожия, повторив в какой-то степени опыт христианства по отношению к иудаизму. Мысль о том, что Коран, как сказано в нём, явлен для подтверждения истинности ранее явленного, в сущности, была потеряна. Важно при этом отметить, что Иисус был явлен исполнить, а не разрушать установления Писания, как и озвученная Мохаммедом Божья воля сводилась к подтверждению, а не отмене книг единобожия.
Впоследствии муслимы, как называются на арабском предавшиеся единобожию, стали интерпретировать ислам не как последнюю по времени веру единобожия, а как единственную, отменяющую все прежние религии и их книги. Это обосновывалось тем, что Коран – непосредственное обращение Бога к человеку, и муслим обрёл статус единственного монотеиста. По интерпретации исламских богословов тот, кто не принимает Коран, автоматически зачисляется в неверные.
Хотя авраамические ветви, развиваясь и трансформируясь, фактически отгородились в конечном итоге друг от друга, само содержание религий (Святых писаний) не даёт оснований для их противостояния, ибо общность представляет собой более мощный пласт, чем расхождения: в основе этой общности – этическое ядро этих религий – заповеди.
В одном из рассказов о Мохаммеде иудеи, дабы испытать Пророка, спросили его о десяти заповедях на скрижалях. – Дело не в счёте, ответил Пророк, важно их соблюдать: (1) не признавайте иные божества, кроме Бога; (2) не проливайте невинную кровь; (3) не прелюбодействуйте; (4) не воруйте; (5) не занимайтесь ростовщичеством, (6) колдовством; (7) не доносите; (8) не убегайте с поля боя; (9) не оговаривайте честных женщин. – Умолк. – А десятая? – спросили. – Десятая, что вы постоянно нарушаете – запреты шабата! В Коране изложены заповеди Авраама: ни одна душа не понесёт чужую ношу; каждому воздастся за ycepдие; вознаградятся добродеяния, к Богу Единому возврат кoнeчный, Он властен назначить смерть и одарить жизнью (53/37-48; ссылки по каноническому Корану: номер суры/айат).
Очевидно, причина противостояния религий – в политических и идеологических требованиях, в сущности, вытеснивших веру, верховенство истории над велениями, запросами современности, жёсткий диктат прошлого. В этом контексте исключительно важна деятельность двух Пап – Папы Римского Иоанна-Павла II, впервые в истории христианства принесшего извинения иудеям, назвав их старшими братьями по вере, и молившегося в знак примирения с мусульманами в мечети, и Папы Франциска I, который заявил, что «внутри каждого христианина сидит еврей», что ежедневно он молится словами псалмов Давида, как еврей, потом совершает обряд евхаристии, как христианин. Что в основе любого религиозного фундаментализма лежит насилие, а насилие во имя Бога – абсурд. Метафора о братьях в той мере и значении применима и к мусульманам – младшим братьям иудеев и христиан.
Честно признаюсь, мне не кажется, что эти идеи надо доказывать, для меня они очевидны, но, как всегда происходит в жизни, мои личные переживания заставили к ним обратиться.
Из собственного опыта
Так сложилось, что уже три десятка лет, начиная с 80-х годов, я иду по стопам строк-айатов Корана, который впервые прочитал как исторический памятник в начале оттепели, в середине 50-х,( В детские годы набожная бабушка заставляла меня зубрить молитвы, не зная их смысла, они звучали как волшебное заклинание, надо было знать имена 12-ти шиитских имамов, восходящих к роду Али, чьей женой была дочь Мохаммеда Фатима, а 12-й – Mahdi-мессия, явится утвердить на земле справедливость и искоренить ложь-yalan. Это делалось, очевидно, в воспитательных целях. Когда приходили ко мне русско-еврейские одноклассники, угощала их чаем, а потом тщательно, отдельно от другой посуды, мыла стаканы неверных.) когда в безбожные советские годы он был издан, но приобрести его можно было по списку-ходатайству с места работы, и восторг вызвали яркие поэтические айаты, стилистика потока сознания. Тогда же – и потрясение после прочтения Библии, изданной, естественно, до революции и припрятанной хозяевами снисаемой на лето дачи.
Возвращение к Корану, уже осмысленное, возникло в перестройку и связано со всплеском этнических противостояний и войн в форме чуть ли не религиозных. Тогда родилась потребность написать роман-протест о преемственности авраамических религий, против понимания ислама как веры варваров, но ещё больше – для резкой отповеди террору, который стал твориться именем Аллаха, он же – Всевышний.
В начале нынешнего века собрались в Москве культурологи и религиоведы, чтобы поговорить об интерпретации сакральных текстов, профетических, пророческих, понимая, что это – не только тексты в обычном смысле слова, а хранилища социально-исторических, духовных традиций. В духе времени были отмечены различные типы экзегеза (Экзегетика (др.-греч. ἐξηγητικά, от ἐξήγησις, «истолкование, изложение») — раздел богословия, в котором истолковываются библейские тексты; учение об истолковании текстов, преимущественно древних, первоначальный смысл которых затемнён вследствие их давности или недостаточной сохранности источников.): склонность к герменевтике, когда истолкование или интерпретация сакрального текста впрямую соотносится с опытом сегодняшнего дня, и тем самым происходит инверсия акта интерпретации. Герменевтика(искусство толкования) при этом сопровождается деконструкцией, как способом анализа структуры, когда текст подвергается демонтажу, что ничего общего не имеет с разрушением, а, напротив, преследует цель вернуться к истокам, или, как это было в моём случае, когда для понимания логики явленного возникла потребность восстановить первоначальный порядок айатов Корана. Впрочем, подобное, но без комментариев, было проведено в середине 19-го века с английским переводом Корана, в середине 20-го – с французским, начале 21-го – с турецким.
Возникла при встрече идея-догадка, поддержанная культурологами и начисто отвергнутая религиоведами, что Коран, как сказано в нём, ниспосылался, прежде всего, для примирения книг монотеизма – иначе зачем было Богу вослед ранее ниспосланным книгам являть Коран?
Вмешательство в замысел Бога
Коран был собран при халифе Османе, спустя двадцать с лишним лет после смерти пророка, и тем было покончено с многими другими списками и разночтениями. Однако принцип отбора и расстановки сур оказался противоречивым и потому не мог не повлиять на интерпретацию Корана.
Прежде всего, произошло смешение божественного и человеческого, то есть явленного Богом и произнесённого пророком: к тексту Божественной книги, в сущности, были приравнены сунны-хадисы – рассказы современников о поступках и высказываниях Мохаммеда, что заметно усилило тотальное воздействие земных обстоятельств на трактовку небесного, что, естественно, не могло не породить всяческого рода домысливания того, чего в Коране нет. Замечу попутно, что выбор именно халифа Османа был обусловлен его ответом на вопрос выборщиков, что при руководстве уммой-общиной он будет следовать Корану и Сунне. Али, второй претендент на звание халифа, назвал лишь Коран. С тех пор и пошло разделение на суннитов, то есть тех, кто приравнивает сунны к Корану, и шиитов, или партию сторонников Али; кстати, его не привлекли к составлению Корана: в своде Али, якобы, суры располагались в порядке их ниспослания. В каноническом Коране 1-я сура стала 96-й, 2-я – 74-й, 3, 4, 5, 6-я – соответственно 68, 73, 111, 81-й и так далее.
Налицо принципиальное нарушение предписанного Богом, который не раз предупреждает пророка в Коране: ничего лишнего, помимо явленного, не измышлять, что он всего лишь увещеватель (38/65, 86), передатчик идей Бога, а нe пpopицaтeль (52/29), и ecли что либо от Нашего имени присочинит, Мы его накажем крепко, схватим за правую pyкy, pacceчём вену, питающую сердце, и нe нaйдётся никого, кто б удар Наш сумел отвратить!.. (69/44-47).
Для установления истинности воспоминаний о Мохаммеде, а это десятки томов, во много раз превосходящих по объёму собственно Коран, и собирались они в течение не одного поколения, была разработана теория достоверных, а также сомнительных или недостоверных сунн-хадисов.
Однако высказывания Пророка, в том числе и по разъяснению коранических аятов, переданные через кого-то или кем-то из современников, а то и их потомками, но с непременным условием ссылки на устный первоисточник, носили зачастую характер вмешательства в явленное, точнее, договаривания за Бога, и это не раз наблюдается в интерпретациях айатов Корана именно с опорой или ссылкой на хадисы.
Показательна в этом плане интерпретация айатов молитвы, предписанной муслимам, в заглавной суре Фатиха (Фатиха, или Сура молитвы, по хронологии 50-я, с нею родилась молитвенная формула, частая в устах верующего, какое б дело не предпринимал: Бисмиллахи рахмани рахим, или Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, впоследствии предпосланная всем, за исключением одной, сурам Корана.), которая явлена 50-й в мекканскую период: Beди нac пo дopoгe пpямoй, дopoгe тex, кoтopыx Ты облагoдeтeльcтвoвaл Своей милостью, нe тex, кoтopыe пoд гнeвoм Твоим, и нe зaблyдшиx... – гнев Бога расшифровывается как неприятие иудеев, которые поклонялись золотому тельцу, а под заблудшими подразумеваются опять-таки иудеи, а также христиане, не принимающие Мохаммеда, как пророка, и ниспосланный Коран, и это стало определяющей линией в трактовке явленных сур. Однако в мекканскую пору Мохаммед не соприкасался ни с иудеями, ни с христианами, то есть принять или не принять Коран они никак не могли, а потому объектами гнева Бога, заблудшими, неверными были, скорее всего, язычники-сородичи, которые преследовали пророка и принудили его покинуть Мекку. Тенденциозная размытость важнейших понятий Корана понадобилась для разрыва с людьми Писания, объявленными неверными.
Возникли интерпретационные курьёзы: возлюби ближнего (42/23) трактуется на основании хадисов как призыв видеть в ближнем Бога, Мохаммеда, людей общины, даже… близких родственников пророка.
Смешение божественного и человеческого отразилось на исламском законодательстве, шариате, многие положения в котором – от сунн-хадисов, а не от Корана, а если учесть, что с ними вошли в правовое поле шариата и некоторые доисламские обычаи, то становится размытой не только сама структура, но и идея Корана.
Нельзя не учитывать, что Мохаммед, завоевав мекканско-мединскую «землю обетованную», создал государство (в Коране ничего о том, как править государством), издавал законы, вёл войны и заключал мир, вершил правосудие, другими словами, действовал и как политик, реагирующий, с опорой, впрочем, на посланническую миссию, на конкретные обстоятельства времени, сполна реализовывая собственную действенную волю (Бернард Льюис. Что не так? Путь Запада и Ближнего Востока: прогресс и традиционализм. М.: Олимп-Бизнес, 2003, с. 110.) . Произошло тем самым смешение Мохаммеда, получающего Божественные повеления, и Мохаммеда-деятеля с его суждениями вне Корана.
Было два этапа ниспослания айатов: мекканский (610-622), призыв к единобожию, отрицание язычества, сюжеты пророков, когда возглашаемое Мохаммедом язычники воспринимали как сказки первых, то есть иудеев и христиан; и мединский (622-632), когда Мохаммед, спасаясь от расправы родичей-язычников, грозивших его убить, бежал в Йатриб-Медину, и именно с этого периода началось летосчисление хиджры – это айаты, главным образом, законоведческие.
Составители нарушили хронологию сур, качественно изменив структуру, а с нею и логику идей-предписаний Корана, дабы, очевидно, окончательно размежеваться с верованиями единобожия, преемственность которых составляла основу айатов мекканского периода: поздние «мединские» суры, составленные путём искусственного соединения разных по времени айатов, оказались в начале, а ранние, так называемые «поэтические», ушли в конец.
При новой композиции утвердилось доминирующее в мединских сурах узкое толкование ислама как новой веры, вопреки широкому толкованию в мекканских айатах, когда арабское слово ислам как единобожие и муслим как монотеист включали в своё понимание иудея и христианина.
Интерпретаторы получили возможность искусственно сузить изначально расширительное представление ислама в мекканских айатах, когда Аллах и муслим выступали в контексте противостояния языческому многобожию. В Медине Мохаммед впервые соприкоснулся с иудеями и христианами, и Аллах уже предстаёт как Бог ислама, а муслим-араб – как единственный монотеист. То есть, актуализируется хронологическое размещение айатов в целях объективной интерпретации Корана.
Читать полный вариант статьи