1
Это – строка, открывающая стих.
Она равна самой себе и не
подлежит двойному прочтению.
В отличие от долгих облаков, текучих, как череда
высказываний о смысле жизни.
Молния выбирает дерево
с нужным потенциалом,
пропуская через его голову то,
что разбило сердце небес.
Муравьи на стволе как вол(н)ение дхарм:
сталкиваются и разбегаются.
Изучение воздействия поэзии
на человеческое мышление
делает судьбу исследователя
более одинокой.
Между первой строкой и этой
прошел целый день.
Алгоритмы толкуют насквозь
не по губам мудрую речь.
2
В час, когда змея видит рассветную звезду и вползает в колодец,
раздвоенный язык молнии лижет зрачки наблюдателя,
расширенные в ожидании дождя, а его слух
объемлет пространства в поисках зацикленного фрагмента,
который можно слушать целый день без перерыва, и он
не надоедает. Безусловно, это дождь. Безусловно, сверху вниз.
Подобно фразе «вот он я, пристегнутый к жизни», растущей
снизу-вверх. Путешествие в пелену дождя, в плену языка
ради достижения правильной степени непонятности стихов,
змеящихся рассветной молнией или движением от корней
к кронам дерева, завершается расщеплением ствола
в поисках птицы, которую можно слушать целый день,
ибо та непрерывно молчит, как тень.
Но в конце концов я засыпаю, слыша твой голос:
«Спи, успокойся, ливень уже прекратился».
3
Что ни скажи, всё будет поверхностно,
обрекаясь вдобавок на мгновенное устаревание.
К тому же на практике много переменных:
податливость клавиатуры, резь в глазах,
музыка, звучащая в колонках,
но «стоп-слово» забыто, и ночь
(она как будто хранит глубочайшую тайну
непредвзятого понимания мира)
пожирает предметы, будучи на шаг
ближе к тебе, чем ко мне; потому
я и различаю на горизонте деревья,
напоминающие контурами пространную фразу,
готовую вот-вот взорваться от
переполняющей ее двусмысленности –
это навязчивые реминисценции великих усопших,
чьи тени витают в воздухе, подобно незримым птицам.
Так лица мудрых шудр вбирают в себя все лица,
когда встречаются друг с другом, всё то же и иное,
и неизвестное небо осыпается известью снега
на поверхность страницы, обернувшейся пеплом.
4
Место потеряло значение
Лишилось смысла
Лицо треснуло
И рассыпалось на части
Нас стало больше, чем сна:
Симметрия нарушена, развоплощаемся в числа
Всегда можно задать вопрос, на который
нет ответа в системе
Кто и зачем повторял эти слова?
Не вспомнить уже
5
Теперь из окна
пробки на трассе с шести до восьми,
светящиеся небоскребы, рекламные щиты, неоновые герои.
Где У.Х.О., в которое (-ого? -ую?) вольются крики детей,
играющих в парке в футбол, и выльются
письмом, сшивающим смех с «эх»
(грустный смайлик на майке бомжа,
распивающего свой алкоголь,
распевающего гимн при каждом возгласе «гол!».
Во рту у него мято, но никакого мата),
письмом, уточняющим, что значит успех
в эпоху посткапитализма и прекариата?
Сереет. Дождь разгоняет стайку мальчишек.
Если из озера за стадионом Бахрамова
каплю за каплей вычесть досуха воду,
на месте останется мяч – наполовину земля, наполовину воздух.
Дождит. Ноют кости, поют. Кости – исток всякой песни.
Из перепонок сохранили только ушную.
Умереть – это оглохнуть, но всё еще видеть и говорить.
Эй, куда все подевались? Тут ведь закусочная напротив
работает круглосуточно.
P.S. На второй месяц изгнания, после года молчания,
давно обретя никчемное мастерство.
6
есть сеть –
паттерн паттернов,
состоящий из потоков информации и людей,
чья роль заканчивается, но экран еще не гаснет
они растворялись в ландшафте уже в первых кадрах,
а теперь из всей компании до цели доберется только закадровый голос
есть Сет – бог разрушения, хаоса, войны и смерти
в честь Сета названо описанное в 2017 году насекомое Euderus set
это гиперпаразит (то есть насекомое,
паразитирующее на других паразитах) орехотворок,
который превращает свою жертву в затычку
образованного ею галла и выходит затем сквозь её голову
по словам одного из авторов открытия, «просто поразительно,
сколько классных связей насекомого с мифом мы смогли найти»
просто поразительно, насколько жизнедеятельность
этого нового объекта биологии схожа
с методиками современного письма
эволюция восприятия вызывает желание
добиться коммуникации между инструментами
нетрадиционными средствами, чтобы получить
фактуру виктимной напряженности
какой алгоритм на данный момент способен
распознать все тонкости словоупотребления и то,
насколько смысл фразы
зависит от контекста?
Тот, который гласит:
все мы по сути пишем одно и то же,
сохраняем общий знаменатель, но манипулируем с числителем,
считая, что только так возможно продвижение вперед
или, точнее, изменения
есть Свет и Тьма,
потому давай лучше сходим в клуб
сегодня выступает диджей Mu,
будет улетный set,
108 ударов сердца в минуту,
а потом, залпом, бессмертие
Оуооооуооооуоу –
кажется, в мой код закралась ошибка
7
Меняет ли стихотворение реальность,
которую описывает?
Причем, речь идет о стихах, использующих
непосредственный и спонтанный язык.
Порой мне кажется, оно
изымает из шаткой конструкции
некий ключевой элемент,
но реальность, подобно тени,
постоянно пересоздается,
а нам никак не удается
застичь ее врасплох, что означало бы постичь.
Возможно, именно это имели ввиду древние, твердя:
двуглазым не усмотреть Единое,
а только через смерть влиться в Него.
Письмо оставляет тело вовне,
в супрематизме секса,
и тело, переполненное светом, взрывается,
как смуглолицый кришнаит Мекаса.
8
Навстречу вашим инвективам скажу, что
нужно обязательно провести
в системе несколько лет, но потом
надо непременно попробовать бежать.
Побег может принять форму молчания,
переписывания прежде написанного,
знакомства слов, не образующих связного текста,
или противопоставления исхоженным тропам
нейтральной наготы безобразных строк.
Стихотворение не рождается стихотворением,
а становится таковым в глазах других.
Но бесконечное упражнение в объективации
всё же мешает уточнить: чем является стихотворение,
когда книгу никто не открывает, не отрывает страниц?
И даже Книги – всего лишь книги в ряду других книг?
Я не думаю о том, как написанное мной
будет восприниматься через сто лет.
Даже не через сто, а каких-то десять.
Потому что через десять лет всё, что выжило,
окажется интересным, так или иначе.
9
строка гаснет
нас нет
остается экран,
что изначально дан,
весь в шрамах от ран
10
in memoriam John Ashbery
не умирал и жил
до девяноста
педствовал
сплетая ноги с ногами
и слова со словами
скончался сегодня
3 сентября в Гудзоне, штат NY
сказанное предельно ясно
но будто лишено смысла
11
Кругами шло, со всех сторон.
Всё ближе, ближе на микрон.
И тогда ты произнесла первое слово.
Когда ты произнесла первое слово,
рот заполнила горечь и эйдос
обратил тебя в машину катастроф.
Ты заснула, где всегда, но проснулась не там.
Теперь мы просыпаемся вместе за полночь
и беседуем за чаем о том,
что между речью о вещах
и речью о словах разница велика,
впрочем, ее можно и не углядеть
в наших беспредметных блужданиях.
А чего ты хотела?
Мы облачили бесструктурное небо
в синтаксис созвездий.
Но кто-то третий всегда меняет расклад,
кто-то, о чьем существовании мы лишь гадаем
и потому никогда не узнаем
хоть сколь-нибудь внятного образа мира,
изъятием «я» согревая руины друг друга.
12
«...вот они пишут стихи»
АТД
Я пишу стихи и могу делать это до скончания своих дней
Я пишу стихи, чтобы избавить от них свое сознание
Я пишу стихи, чтобы продемонстрировать, как работаю с информацией
Я пишу стихи, чтобы выговорить невыговоренное черное
Я пишу стихи, чтобы поработать с длительностью
Я пишу стихи, чтобы расширить границы привычного восприятия
Я пишу стихи, но не знаю, кто выбирает слова и ведет наблюдение
Я пишу стихи, напоминающие скомканную цитату отовсюду сразу
Я пишу стихи и совершенно не впадаю в романтический транс
Я пишу стихи и вытаскиваю наружу швы
Я пишу стихи и понимаю: скорость нынешних изменений
опережает возможности поэзии
Я пишу стихи, пытаясь петь славу повседневности вечной
Я пишу стихи, надеясь выбраться из т(юр)ьмы
Я пишу стихи и откровенно манипулирую материалом
Я пишу стихи и могу прекратить в любую секунду
13
С рождения
нам запихивают в рот
язык и заставляют
на нем говорить
до изнеможения,
безумия,
потери сознания.
Скорее в скользящей болтовне,
чем в молчании,
обретаешь разрыв
в непрерывности знака.
Или в смерти,
что пенетрирует тело,
вскрывая облако данных,
где хранятся следы
поименованных различий.
В скользящей болтовне
я говорю «я»,
и ты говоришь «я».
Кто же такой этот «я»,
расколотый на 7,5 миллиардов частиц?
14
Beckett variation
Как сказать? Как сказать?
Будешь назван лжецом.
Либо молчать, либо кричать
новым языком.
Старые слова, усталые слова
перестали цеплять.
Крикнуть новым языком.
Смогут понять?
Как сказать? Показать?
Будешь назван шутом.
Лишний, как ять. Тихо принять.
Помолчать-ка лучше о том.
Как повторить? Отворить?
Прервана нить.
Незачем выть, не о чем выть.
Постараться забыть.
15
Кружение птиц над автопарком. Парки, соткавшие судьбу, что завершится крушением. Митра ритма управляет их полетом. Помнишь, пятилетним срисовывал буквы (латиницу) из книги, пестрящей пернатыми? I am doll, but I have no Idol. Allahı təsəvvür etmək mümkünsüzdür və bu səbəbdən təsviri qadağandır; çoxları nicat yolunu təsəvvüfdə tapır. Зажаты меж небом и землей, словно циркуляция языка от звонких к глухим. Скорее, царь-птица, чем жар-птица. Кирка натрое сказала: «о», или круг, или ноль. Прям цирк на колесах, разъедающий серебро мозга, крошащий ребра. Кара, навлеченная карканьем Икара. Кровью будешь харкать, сука.
Птицы. Их имена. Неотличимы, как сны слепых: будто идешь навстречу своему отражению – не знаешь куда, но ты уже там.
16
Ежедневное погружение в сон с мольбой не проснуться;
ежедневное пробуждение и спасительная сигарета;
отец и мать, звонящие в двушку, которую снимаю
вместе с женой, и угрожающие
снова запрятать меня в «дурку», где, помню отчетливо,
не обходилось ни дня без побоев и издевательств;
секс как познание действующих в обществе механизмов;
непременность постоянно что-то переводить и писать рецензии
ради куска хлеба, двушки и спасительных сигарет
[перечисленьям не видно конца] –
всё это уродливо, но это реально.
Я нахожусь в зоне незначительности и вдруг замечаю –
важное светит через пустяки.
Но я не хочу, чтобы моим капиталом были деньги
или популярность, им должны стать изменения:
в письме и чтении, в сознании других,
в повседневной жизни, в стране.
Им должно стать то, что невозможно присвоить,
как горы, моря и гиганты.
Тебе кажется, что все понятно?
А ты вслушайся, и станет непонятно.
17
Перекличка мертвых,
разрастающаяся изо дня в день.
Ее цвет уже не черный,
но еще и не белый.
Эта модель использовалась слишком долго
и больше ничего не содержит.
Вроде боевого танца исчезнувшего племени.
Сейчас открытия связаны или с травмой
или c волей случая,
что движется быстро, как деньги.
Я пробую писать просто так,
без всякой цели.
Ведь никогда не знаешь, что найдешь,
с чем столкнешься в процессе письма.
В этих текстах вдруг проскальзывает
нечто странное и меткое, потом опять – рутина.
А так, всё в порядке, жизнь идет своим чередом,
колебля словарь от логики к мифологике.
12
моя рука помнит слова
я начинаю писать, я вспоминаю
«Это я сам говорю, я сам слышу»
оно не может говорить
это – чужая рука
с меня хватит
я разваливаюсь на части
в место, облеченное мыслью
чтобы «однажды» стало «всегда»
19
Говорящий больше
ни на что не рассчитывает.
Все ушли так далеко
в стороны.
Он слышит только одно:
«Сделай правильный выбор.
Просто перестань
искать скрытое
за поверхностью вещей».
Говорящий видит окно
и за окном кино
об образах жизни
в городской среде.
Он разбивает стекло,
чтобы в горсть натекло
немного крови.
Хватит провести границу
между нулем и единицей.
20
Неважно, стихи это или нет…
(Может быть, разновидность персонального экзорцизма?
Или форма сознания, пытающегося постичь через повторение
водянистые бесформенные глубины опыта:
не истину, а что-то другое, что-то вроде сложно устроенной доброты?
Или исследование неисчислимых возможностей быть собой,
разным для разных, но одним для Единого?
[Всё перечисленное можно изложить и в другой последовательности.]
Великий Слушатель знает это лучше меня; Он же – Великий Молчатель,
чью интонацию нельзя ангажировать.
Потому остается доверять тому, что сопротивляется пониманию,
ценить поэзию банальности, бесстрастные конструкции из слов –
чем больше говоришь, тем меньше они значат, –
научиться жить врасплох, замирать в ускорении,
со смесью пафоса и холодности развоплощать вещество в свет
без кульминаций, без развязок.
В бескрайней ветросвистящей пустыне города
каждый шаг – как чтение огромного количества мемуаров истериков,
в истории болезни которых записано:
«застрял между животным и машиной, ностальгией и утопией».
С легкостью легли кости в две горсти
праха.) …И никакой горести.
Стихи с собой никуда не возьмешь.
январь – октябрь 2017