* * *
Огромные цели
В окна летели.
Жизнь проходила мимо.
Птицы сидели
На ветках и пели
О чем-то непостижимом.
Слезы текли,
Беды влекли.
Ожоги горели под солью.
Меня опекали,
Меня берегли
Ангелы чистой любовью.
Сердце стучало,
И выдиралась
Душа из клетки наружу.
Тела не стало –
Как покрывало
Сдернули в зимнюю стужу…
Моя библиотека
Я останусь,
а ты не останешься
здесь –
навсегда, насовсем.
Я дотянусь,
а ты не дотянешься
до полки
под номером семь.
Цифрами, рифмами
книги исписаны…
Поймешь ли,
что скрыто в них?
Рифами, грифами
стены украшены –
ты не боишься
их?..
Я – не боюсь,
а ты вот – скрываешься.
Слышу
вздох из угла.
Кажется мне,
ты всего пугаешься
в этой комнате
для
Романов и тайн,
легенд и мифов…
Зачем ты тогда
пришел?..
До дрожи боишься
страстных порывов…
Кто тебя
в холл провел?
Ты говоришь,
что за бабочкой синей
тебя повело
тепло.
И бабочка сквозь
сумерек иней
ударилась о стекло.
А за стеклом
проступил тот холл,
в который ты
и попал.
В холле стоял
бесконечный стол,
(который сейчас
пропал).
Ты говоришь,
что за тобою
кто-то
все время следит.
Но это я
управляю игрой –
тебе это
не повредит.
Ну, успокойся –
встань предо мной,
будь немного
смелей.
Сейчас я тебя
отправлю домой,
ты выход найти
сумей.
Никогда, никогда
не гонись за теплом,
оно обманет
нас всех.
И навсегда
на сердце пятном –
след
от его утех.
Новичок
Ты бежишь от неизбежности –
но куда?.. Зачем?
В какую сторону?
Крылышками машешь
ты мятежными,
подражая
королевским вóронам.
Ты же слабенький,
вот-вот сломаешься –
осторожней, прошу,
приземлись!..
На второй год,
увы, не останешься
в этой школе
с названием «Жизнь».
Береги свои крылышки,
маленький –
ты ведь в воздухе новичок.
Но не бойся –
ты со мною, старенькой,
пролетишь бок ó бок путь,
что высок…
В преддверии сна
Я надеюсь на крепкий сон,
на затишье средь бури,
на протопленный дом
где-то
в Маньчжурии.
Я надеюсь
на колючий снег
в конце этого марта,
на прогулку во сне
по Монмартру.
Я надеюсь на пледа шерсть,
на прохладу подушки,
на шесть
полных часов
у кукушки.
Надеюсь на листопад.
укрывший мои тротуары,
на переспелый гранат,
на нагие чинары...
На гитары и тары...
Что ж, надейся на –
крепкий сон,
протопленный дом,
любимую кошку
да ночь в окошке...
На побережье
Что за ветер арктический
и холодное солнце седое?
Что за небо голодное
с подсушенной белизною?
Мне уютно.
Меня греет свитер поношенный,
спящий ночью на полке
как свернувшийся кот.
Мне шоколадно –
и ладно, и складно
в этот скучающий сам с собой вечер…
Нет за окном никого.
А за душою – любовь.
Мне говорят: «береги» – берегу...
К океану уеду в гости,
сердце зарою на берегу
упрячу в ракушку все,
что нужно сберечь...
Слышу пенье кита-старика,
который прощает людей
и прощается,
и уплывает в рассвет
по океанской пенной тропе.
Подожди!..
Я отдам тебе ящик
будущих бед –
забрось в океан,
чтобы больше ничто
не смело разрушить счастье мое!..
…Кит не стал грузить бедами океан,
ящик сглотнул
и, плеснув хвостом,
подарил на прощанье мне
этот кулон
с мезозойской ракушкой.
Нас четверо
Я отрекаюсь от тебя,
Мой друг.
За то, что втайне от меня
Ты любишь слуг.
Но я тебе не пациент,
Не ученик –
Обыкновенный человек,
Который сник...
Ну да, ты обладаешь даром,
Но ты не Юнг.
И после каждого скандала
Не замкнут круг.
Есть между нами кто-то Третий –
Тот верный псих.
Я не смогла бы не заметить,
Где он притих.
Здесь зарождается Четвертый –
Мой дикий зверь.
И он, мне милый и покорный,
Сожжёт
За мною
Дверь.
С любовью, Винсент...
Поле... Рыжее поле...
Я вхожу в твое тихое море.
Захлебнуться в тебе поневоле,
выбрать смерть
от рыжей тоски...
От тоски по родному причалу.
Мое сердце уже одичало.
Заставляешь вернуться в начало –
не вернусь.
Не видно ни зги...
Мне ладони щекочут колосья.
Поле, поле...
И нет межполосий.
Я – в тебе утонувшая гостья,
мне уже не встать,
не уйти...
Надо мною
кружáтся тенями
души, бывшие в поле гостями...
В предначертанный полем срок
мне осталось
нажать на курок.
Письмо своему столу
Стол,
завещаю тебе расцвести
этой весной –
чтобы окрасились эти листы
в голубой;
чтобы чернила ручьями текли,
чтобы я знала:
я буду –
и ты;
чтобы, как в прежние времена,
по тебе водила рука,
чтобы баюкал те самые сны,
из которых
рождались стихи;
чтоб хранил ты в себе
«Рай» и «Ад»,
чтобы слез моих
яростный град
обжигал беззащитное
тело твое;
чтобы каждую буковку «ё»
считывал ты
по сколам своим,
чтобы сам дописывал «й»;
чтобы вместе со мной
вздыхал
и с рождения знал:
я уйду –
ты останешься здесь,
но никто не посмеет присесть!..
Будешь стертым,
будешь хромым,
навсегда, на всю жизнь –
моим!
Это время, грусть затая,
слепит меня из тебя.
Ты же тоже,
хоть не живой –
но с живой
бессмертной душой…
Городской верлибр
Я в своем городе на
побережье гуляла.
Город меня узнал –
а я его не узнала:
ни запаха свежих булок,
ни выщербленных мостовых,
на на запад струящихся переулков,
ни на восток смотровых
площадок с обилием лиц;
ни пения
экзотических птиц,
ни букв,
выцарапанных влюбленными
на коже седого платана;
ни сказок,
ни песен,
ни диалектических тезисов…
Ни шелеста листьев
в объятиях ветра,
ни кисти,
рисующей
дождик по средам,
ни самого художника –
автора этих абстракций;
ни знакомого доминошника
с короткими пальцами;
ни скамеек и ни беседок,
где гоняют чаи,
ни пожилых домоседок,
ни знакомой швеи,
смотрящей мне вслед с балкона
в своем ожерелье
из пуговиц…
Не узнавая жизнь
когда-то родных мне улиц,
иду по бетонному берегу,
наступая на чьи-то следы…
Я обязательно снова приеду,
только ты, Город,
жди…