СЕЙЯД АРАН
"Недостача" (Р А С С К А З )

– Что же мне, несчастному, делать? Как же быть? Я же тебе, Гамид, миллион раз говорил, что мне там не место, поручи это дело другому! Говорил или нет?! Не получив ответа на свой вопрос, Тавеккюль, трясясь от злости, вытянул руки с набухшими венами вперед и, громко стуча пятками об пол, повторил свой вопрос: – Нет, ты ответь мне, говорил я тебе или нет?! Двери и окна здания правления, построенного в прошлом году, сотряслись. Стоящая на столе открытая чернильница подпрыгнула пару раз, как орех, и опрокинулась, окрасив чернилами газету и несколько листов бумаги, лежащие перед председателем. Сидящий на стуле председатель резко отскочил назад и ударился головой о стену. Передние ножки стула сломались. Падая, председатель выставил вперед конечности, и теперь у него болела не только голова, но и колени. Сидя на полу, он потер правой рукой колено, а левой шишку на затылке, стеная и охая, рассмотрел пальцы под светом лампы и несколько успокоился. «Кажется обошлось без крови». Прибывшие с отчетом по хлопку и за платой за минувшую пятидневку люди, сидевшие на стульях вдоль стены, подскочили и подбежали к председателю: – Дорогой, как ты? Голову не разбил? Особенно усердствовал избранный в этом году бригадиром Наджаф: – Велиш, беги за доктором. Не приведи Бог, вдруг сотрясение мозга… А Тавеккюль, как ни в чем не бывало, продолжал: – Поставщик Ганбай житья мне не дает. Говорит, не могу отправить вагон полупустым, и все дела! Где хочешь, говорит, найди до вечера арбузы и доставь мне. И что мне теперь делать? Кто прокормит моих детей? Клянусь могилой отца, раз уж так, всю правду расскажу! Вот увидите! Председатель Гамид прошел через толпу собравшихся прямо к Тавеккюлю. Его худощавое тело и бледное лицо резко контрастировало с обветренным и загорелым лицом Тавеккюля. Гамид, все еще поглаживая шишку на затылке, сгибаясь и разгибаясь от боли, чуть не тыча пальцем ему в глаз, заорал: – Какую правду ты собираешься раскрывать, негодяй?! Чем угрожаешь, а? Делай что хочешь! Нечего было дурака валять, следил бы за работой! Трудодни еще не распределены, аванс не выплачен, по какому такому праву ты разбазарил товар первым встречным? Кто тебе дал такое право, у какого ты разрешения спросил, а?! Отвечай же! Последние слова председателя прогремели как бомба. Несколько человек из присутствующих, от греха подальше, тихонечко выскользнули из кабинета. Бригадиры, прибывшие в управление с отчетом о сборе хлопка, водители, ожидающие наряда на следующий день, механизаторы, словом все остолбенели. От повеления «Отвечай!» у Тавеккюля в горле пересохло. Словно ему только сейчас открылось понимание безнадежности его положения и собственной вины. Гамид и в самом деле неоднократно говорил ему: «Завязывай с мягкотелостью, будь тверже. У Солтана арбузы сладкие, как мед. Если раздавать всем подряд, угождать каждому, то и без штанов можно остаться. Ищи-свищи потом ветра в поле. Ни тебе не рассчитаться, ни мне.

Хоть арбузы и не кримплен, не запчасти автомобильные и не посуда хрустальная, а при расчете здорово бьет по карману. Учитывая, что самый маленький весит 3 кило, и мало того, что раздаешь направо-налево, еще и сам, чтобы утолить жажду, съедаешь в день как минимум два, – то в месяц получается полтонны. Умножь все это на пятьдесят копеек и сравни все свое имущество с полученным результатом». Тавеккюль хорошо помнил эти слова. Но также хорошо помнил, что и сам председатель немало унес этих самых арбузов. В первый раз, когда прибыл проведать Тавеккюля: «Решил проведать тебя, не скучаешь ли тут на безлюдье». Во второй раз, когда гости из Баку прибыли, в следующий – водителя своего заслал, Велиша. А Велиш выбрал самые хорошие арбузы, каждый, как минимум, килограмм по восемьдесят, и был таков. Кроме этого, всевозможные «кузены», «племянники», «двоюродные-троюродные», «внучатые племянники» и т.д. и т.п. – никто не уходил без арбуза. – Посмотрите на этого глашатая истины! Расскажет он все! Сколько раз тебе говорил, поручал, увещевал, не раскисай, будь стойким! – Гамид, все еще не успокаиваясь, прошел за стол и пригрозил белым толстым кулаком. – Ну и что мне теперь делать? Ты думаешь, только ты попал? Мое положение не слаще твоего! Думаешь, меня стороной обойдет? Четыре тонны арбузов – это тебе не шутки! Не пять, не десять килограмм, чтобы хоть купить на базаре у Нуруллы и положить на место. Как ты мог не подумать о таких последствиях? На сей раз Тавеккюль опустил голову. «С правдой не поспоришь… Я же сразу предупредил, не по мне это место. Что поделать, если вся деревня – родня, враждовать что ли с ними? Вон, с бедолагой Азимом вот уже больше года никто не разговаривает. Как его только не обзывают – и Язидом зовут, и Гаджи Гарой, и жмотом называют мужика, ни на какие мероприятия не приглашают. Не хватало только, чтобы и меня прозвали «скупердяем». Боже упаси! Я-то ладно, а дети? «Чей это сын? – Скупердяев. Чья это дочка? – Скупердяева». Не приведи Господь!» Весь мир померк в глазах Тавеккюля, став темнее разлитых чернил. Его подхватили, не дав упасть, и усадили в кресло. У всех на лицах появились жалость и сострадание. Даже Гамид, извергающий молнии, и тот подбежал к нему, схватил за руку, и крикнул водителю Велишу, чтобы не зевал, а подал поскорее графин. И снова участливее всех оказался новый бригадир Наджаф. – Вот ведь попал бедолага! Влип на ровном месте! И ведь никого у него нет, ни родителей, ни опоры за спиной… Народ словно этого и ждал, все заговорили разом. – …Трое детей, старая мать, больная жена… – Эх, беда. – Не дай Бог, какие-то проверки.... Тут Азим, с которым более года никто не разговаривал, и все называли исключительно «Язидом», «жмотом» и «скаредом», воодушевленно вышел вперед и, словно получивший оправдание подсудимый, громко закричал: – А ведь сами же и съели всю недостачу! Да, все мы съели эту кучу арбузов! Все начали прятать глаза и сокрушаться в душе, мол, «а этот еще откуда взялся?» Азима никто не любил. В прошлом году он даже близко никого не подпустил к бахче. Никому и понюхать не дал арбузов. – Ганбай, уезжая, сказал, что дает один день. Если до завтра не возместит недостачу, сообщит прокурору. Давайте поможем бедолаге. Вот я, к примеру, даю сто манат. Азим достал из кармана новенький стольник. У людей глаза на лоб полезли от такой щедрости. Новоизбранный бригадир Наджаф аж ахнул. Председатель Гамид, покосившись на Азима, сказал: – Ну, ты не шибко мельтеши, многого не знаешь…

– В этом деле нет других путей, других вариантов. На наших глазах пропадает наш братишка. – При слове «братишка» у всех защемило сердце. – Наш долг помочь ему. На то мы и друзья. Азим настойчивым и продолжительным взглядом оглядел всех присутствующих. Председатель Гамид подумал, что присоединение к такому «шантажу» может навредить его авторитету. Лавочник Касум терзался в душе, но все же не решился открыто, на глазах у всего села выворачивать карманы. На тот момент у него в кармане была целая кипа денег, но он их, как назло, не упорядочил, и потому не решился наугад тянуть из кармана купюру. А вдруг полтинник вытянет, – пуще Тавеккюля рухнет в обморок. «Все же лучше повременить. Поспешишь – людей насмешишь. Подождем, посмотрим, на что горазды остальные». Тахмаз-киши рассчитывал только на семнадцать манатов, которые были у него в кармане, но на них он должен был завтра купить обувь дочери. У учителя Гейсара в кармане было всего две десятки и неделя до получки. И все же первым поддержал он – потянулся к заднему карману, чтобы достать эти десятки, но, поняв, что никто не шевелится, так и застыл с рукой в заднем кармане брюк. Оторопев, сделал вид, что бедро почесывает… Азим, увидев, что все молчат как рыбы, закричал на весь кабинет: – Знаю я вас всех! Очень хорошо знаю! Как облупленных! Вам бы только языками чесать, на словах друг друга «братьями» называть! Взяв под руку Тавеккюля, он повел его к двери: – Пойдем, пойдем отсюда! В кабинете наступила тишина. Расстроенный больше всех Гамид, не находя выхода из положения, стукнул по столу кулаком. Опрокинутая чернильница на сей раз с грохотом упала на пол. Чернила брызнули на брюки председателя. – Да пропади все пропадом, ни минуты покоя в этой адовой дыре! Мало было бед! Ей-богу, я даже имя свое забываю иногда! Воды выпить некогда, люди! И тут еще эти чертовы арбузы! Хороши односельчане! Ну, теперь начнутся пересуды, что в Солтанлы ни одного мужика не нашлось, из-за пары-тройки перезревших арбузов пожертвовали человеком. И первым будут обвинять меня, меня будут крыть, на чем свет стоит! Присутствующие задумчиво молчали. Гамид нетерпеливо спросил: – Ну что, как нам быть? Что будем делать? Лавочник Касум заерзал, что-то хотел сказать, но опять увидев, что все молчат, прикусил язык. «Посмотрим, что скажут остальные». А «остальные» угрюмо молчали. В этот момент учитель Гейсар покашлял, привлекая внимание собравшихся. Все взгляды устремились на него. «Посмотрим, что посоветует учитель». – Действительно, дело не из легких. Легко сказать – четыре тонны арбузов. Как задумаешься, шапка с головы валится. – Услышав о шапке, все, как один, посмотрели на панаму учителя и подумали об одном и том же: «Все та же». То есть та самая, которую он носит с того самого дня, как приехал в село. Учитель Гейсар работал в этом селе уже девятый год. – Ни у меня, ни у вас в огороде арбузы не растут. Но все мы односельчане. Нехорошо это, чтобы человека посадили из-за такого пустяка. И Таваккюль, насколько мне известно, парень неплохой. Он был самым старательным, самым дисциплинированным учеником нашей школы… Гамид прервал учителя Гейсара: – Учитель, ты абсолютно прав, это никуда не годится. Этого нельзя допустить… Я так скажу – стыд и срам нам, коли дадим арестовать его из-за такой ерунды. На сей раз учитель Гейсар перебил Гамида: – Да, это будет форменный позор. В таком случае мы носа не должны из дома казать. Что скажут люди? Одно дело воровство, хищение народного имущества, мошенничество, и совсем другое дело угощать односельчан из благодушия. Эти четыре тонны нами же и съедены. Всеми нами. А чего скрывать? Надо все называть своими именами. Правда дороже всего! – Ну что ж, правда, она и в огне не горит, – прокашлявшись, заговорил председатель. – Никто не может сказать, что я, мол, не ел этих арбузов. Отовсюду послышались признания: – Это так… – Да-да… – Что правда, то правда… – Лично мы съели два арбуза, – учитель Гейсар имел в виду свою семью. Учитель Гейсар всегда говорил во множественном числе. – И теперь мы не можем вернуть съеденное, или найти и положить на место. В селе выращивающих арбузы на пальцах можно пересчитать. – Учитель, не тяни, переходи к сути! – нетерпеливо произнес председатель, расстегнув пуговицы рубашки. Сегодня он был без галстука. – Сам знаешь, дел по горло. Слава Богу, не с Луны же свалился. Говори живее свое предложение. – Я предлагаю скинуться, подсобрать немного деньжат, и этой же ночью раздобыть арбузы, выкупить и возместить недостачу. У меня в Сабирабаде есть знакомые, можно будет оттуда организовать. – У меня тоже есть там знакомые. – Это сказал Азим, незаметно вошедший в кабинет. Но на сей раз никто не покосился на него. «– Раз так», – сказал председатель, вставая из-за стола, – Гейсар, Азим, тогда не теряйте времени. Я никуда не могу тронуться из села, а то сам лично занялся бы этим делом, организовал бы все. Какая разница, я или вы? Идите, приступайте к делу. Сделайте все, что возможно. Эй, Велиш, сегодня ты в распоряжении учителя. Велиш, увидев, что Гейсар и Азим направляются в сторону его «ГАЗ-69», поплелся за ними. «Господи, неужели они собрались все село объездить? Только этого и не хватало…» – Учитель, а может, вот как поступим: я поеду и сам заправлюсь, и машину заправлю… Ей-богу, мы начинаем мотаться по полям еще до первых петухов… Я пойду, подкреплюсь, а потом уже повезу вас, куда скажете. Договорились встретиться перед управлением через два часа и разошлись. Учитель Гейсар сложил стольник Азима и свои двадцать манат и сказал: – Неплохое начало. Начали обход с домов в центре села. Обошли несколько дворов… Денег никто не дал. Кто-то сказал, что на последние деньги сегодня отоварился, кто-то сказал, что выслал дочке, учащейся в Баку, а кто-то сообщил, что одолжил соседу. Словом, никто не оказал поддержки. Некоторые даже возмутились, мол, учитель, тебе что, делать больше нечего? Самому не спится, и людям не даешь. С утра у всех дела, да и у тебя тоже, и шепотом добавили: – А этого «Язида» чего с собой таскаешь? Сидел бы уже на своем месте! И потом, утро вечера мудренее. На углу дома Бильгеис учитель вернул деньги Азиму и сказал: – Прости, и тебя побеспокоил. Спокойной ночи! Азим громко сплюнул. Сквозь зубы кого-то обругал. Не пройдя нескольких шагов, обернулся назад и окликнул учителя Гейсара: – Учитель, погоди! Оказывается, учитель в темноте не заметил и отдал Азиму, вместо его стольника, свою надорванную сбоку десятку… Утро, и правда, оказалось мудреным. Был полдень. Тавеккюль мастерил новую рукоятку для топора. Дети играли во дворе. Жена и мать были на сборе хлопка. Неожиданно в калитку постучались. «Ого! Это еще кто стучится? Что за новая мода в деревне – стучаться?» Он почуял что-то неладное. В деревне редко стучались в дверь. К тому же этот стук не был похож на остальные. Как-то сердито и надменно прозвучал этот стук. Когда Тавеккюль направился к калитке, младшая дочь Нахыш обняла ногу отца: – Не уходи, папа! – Не бойся, маленькая, не бойся! Тавеккюль взял дочку на руки, расцеловал, погладил по голове. Чтобы как следует отругать принесшего «новую моду» в село, открыл калитку ногой. Увидев стоящего у ворот и машину чуть поодаль от него, несмотря на сильную жару, похолодел… Нахыш, увидев хмурого незнакомца, еще крепче обвила руками шею отца. Упитанный и смуглый сержант спросил надменным тоном: – Гражданин Джалилов Тавеккюль Халил оглу? Тавеккюль, облизав потрескавшиеся губы, попытался улыбнуться. – Добро пожаловать, Ханбаба! Чего же ты в дверях стоишь? Проходи в дом. Как дела? Как… Сержант, давая понять, что категорически не собирается проходить в дом, снова спросил еще более надменным тоном: – Я спрашиваю, вы – гражданин Джалилов Тавеккюль Халил оглу? Тавеккюль опустил дочь на землю и хотел было взять под руку Ханбабу. – Ханбаба, брат, ты чего, не знаешь меня, что ли? Это еще что за шутки? Разве в селе есть другой Тавеккюль, что ты у меня еще и фамилию спрашиваешь? И потом, не пугай детей. – К ним подбежала и Зариш, и обе девочки в испуге прижались к ногам отца. – Гражданин, прошу не задерживать нас. «Нас»? Тавеккюль, вытянув шею, взглянул в сторону машины и узнал второго сержанта. Но и тот, точно, как Ханбаба, «не узнал» Тавеккюля. – Если вы Джалилов Тавеккюль Халил оглу, просим вас проехать с нами. Вот вам санкция прокурора. Девочки не отпускали отца. Поняв по надменности «чужих дядей» и несчастному виду отца, что происходит что-то недоброе, они всхлипнули. Тавеккюль поднял девочек на руки и сказал: – Не плачьте, родные мои. Разве можно плакать вслед за папой? Он натянул на себя первую попавшуюся под руки рубашку и окликнул соседа. – Есть кто дома? Из-за забора показался парень. – Я, дядя Тавеккюль! – Эй, братишка, присмотри за… – хотел сказать «за девочками», но к горлу подкатил ком, весь покрылся испариной. – Присмотри за детьми, я скоро вернусь. Если даже не скоро, то к вечеру точно буду. Смотри, не зевай! Чтобы я не слышал вечером жалоб. … Но ни тем вечером, ни последовавшими за ним многими другими вечерами Тавеккюль так и не вернулся. Через пару дней после ухода Тавеккюля его младшая дочь Нахыш закатила истерику, требуя арбуз. Как ни старались мать с бабушкой отвлечь ее, ничего не вышло. И жена, и мать Тавеккюля чуть с ума не сходили при одном только упоминании арбуза. Но Нахыш никак не унималась, упрямо твердила одно и то же: «Ничего не знаю, хочу арбуз!» Оставшись в безвыходном положении, бабушка направилась к бахче. По дороге встретила Велиша, что-то спросила у него и, услышав его ответ, развернулась и побрела обратно. … «Язида», «скареда» и «копеечника» Азима вновь назначили бригадиром бахчи…

                                                                                                                                                                                                                                                               1979