ГЮЛЬТЕКИН СУЛТАНОВА
КАК Я ШЛА К САБИРУ
Это случилось на поминках дальнего родственника. Как это обычно бывает после выражения соболезнований, пережитых горестных потрясений, присутствующие переключились на житейские темы, разного рода бытовые неурядицы, на недостойное поведение лицемерных чиновников, преследующих корыстные цели. Обобщая сказанное, кто-то процитировал слова великого Сабира: «Kim nə deyər bizdə olan qeyrətə //, Qeyrətimiz bəllidir hər millətə». В то время, можно сказать, я не была толком знакома с творчеством азербайджанского сатирика. Но меня поразила необыкновенная магия строк, проникающих глубоко в сердце, их пронзительная горькая ирония.
Присутствующий там известный ученый-сабировед Азиз Мирахмедов, между прочим, сказал, что есть темы, связанные с творчеством Сабира, которые еще, к сожалению, не исследованы. Например, до сих пор не проанализированы многочисленные русские переводы из Сабира. Запала эта мысль мне в голову и я больше ни о чем не могла думать. Назавтра я поехала прямиком в Институт литературы к А.Мирахмедову. К счастью, он был в своем кабинете и что-то писал. Ученый встретил меня доброжелательно и я сразу же сообщила ему о своем желании заняться той самой упомянутой им сабировской темой, и что именно его, А.Мирахмедова, я хотела бы видеть своим научным руководителем. Однако все было не так-то просто. В ответ на мою просьбу он молча достал из ящика письменного стола довольно внушительный список своих аспирантов и диссертантов и показал мне. Их было довольно много и это означало, что он ничем не может мне помочь. Так не хотелось отказываться от своего замысла. И тогда я пошла на шаг, который никогда не одобряла. Я решила воспользоваться протекцией своего родственника, заместителя директора Института литературы, Кямала Талыбзаде. «Возьми ее, – попросил добрый родич коллегу, – не пожалеешь, – она запоет у тебя, как соловей». Осторожный А.Мирахмедов, ведь я окончила вуз на русском языке, сказал: «Если утвердят за Гюльтекин ханум эту тему, тогда я впишу ее в свой список». И вот наступил ответственный день, когда состоялось заседание Ученого Совета Института литературы, на котором должен быть рассмотрен и мой вопрос. Я предстала перед седовласыми учеными, устремившими на меня строгие, испытующие взгляды. Мне дали слово и я объяснила присутствующим, чем был обусловлен выбор именно этой темы. Выступление мое было, естественно, на русском языке. Послышались возражения, некоторые звучали очень категорично. Особенно непримиримыми были Аббас Заманов и Акпер Агаев. Суть их выступлений сводилась к тому, что нельзя писать о Сабире выпускнице русскоязычного вуза, к тому же не знающей родного языка. Я была сражена неопровержимыми доводами, но так не хотелось проигрывать. Тогда я спросила: «А где же ваши азербайджаноязычные? Ведь прошло несколько десятков лет, со дня появления первых русских переводов из Сабира, а эта актуальная тема до сих пор не разработана. «Правда, – добавила я, – у меня нет научного опыта, но есть огромное желание работать над сабировской темой. А потом сказала, что я достаточно гордый человек, чтобы молить о милости. Единственно о чем прошу, чтобы мне дали испытательный срок, хотя бы на месяц. За это время я напишу соответствующую статью. И если она в какой-то степени будет удовлетворительной, пусть решат, быть или не быть мне диссертанткой».
К счастью, большинство членов Ученого Совета согласилось дать мне этот шанс.
Необходимо было начать с азов, а именно с самых первых русских переводов сабировской поэзии, которые появились в середине тридцатых годов прошлого столетия. Я не знала, какой ад ожидал меня. Ведь эта ответственная работа потребует много сил и времени, чтобы достойно выполнить это, в полном смысле слова, судьбоносное задание.
Предстояло изучить необходимый критический материал, связанный, главным образом, с идейно-образными особенностями сабировских сатир, своеобразием формы его стихотворных произведений, ознакомиться с портретной галереей сатирических персонажей, имеющей место в творчестве азербайджанского острослова. Кроме того, следовало освежить в памяти соответствующие знания по русскому литературоведению, в частности систему стихосложения и изобразительные средства.
Особую трудность для меня представляло лексическое богатство сабировских сатир. Ведь поэт помимо родного языка виртуозно владел еще турецким, фарсидским и арабским языками. Его сатиры, вобравшие в себя многозвучные оттенки иноязычных интонаций, представляли удивительный цельный сплав и производили неизгладимое впечатление.
Знакомство с первыми переводами стихотворений азербайджанского поэта повергло меня в состояние шока. Это были интерпретации Б.Серебрякова, Г.Крейтана, Г.Строганова и В.Байромяна. В их топорных, косноязычных переводах иноязычному читателю трудно было бы распознать все величие поэтического гения Сабира. Можно себе представить, как гордились эти переводчики, когда в конце 1936 года прочитали в «Бакинском рабочем» следующее: «Впервые, благодаря появившимся переводам, с творчеством Сабира смогли ознакомиться широкие слои читателей, не владеющих азербайджанским языком».
Вспоминается интересный факт из жизни Сабира. В марте 1911 года поэт, познакомившись с азербайджанским переводом шекспировского «Отелло», осуществленным Г.Везировым, пришел в ужас. Сабир не знал языка оригинала, но высокие отзывы о творчестве великого английского драматурга, в частности «Отелло», заставили его усомниться в качестве перевода, осуществленного неуклюжим языком, в добросовестности и компетентности его автора. В результате родилось следующее четверостишие:
Так перевел, что гордый дух Отелло
От ярости и горя зарыдал.
Э-эх – толмач; Шекспир с досады плюнул.
И точно в переводчика попал.
А что бы Сабир сказал о русских переводах своих сатир? Нетрудно представить! Ведь некоторые из них больше напоминают уродливые карикатуры на его произведения.
Итак, я вооружилась всеми необходимыми материалами, в том числе и «толстушкой» – арабско-фарсидским словарем. Это был один из самых тяжелых периодов в моей жизни. Работа, дом, дети, кофейные ночи, чтобы плодотворно трудиться. В то время мы жили в шестом микрорайоне. Транспорта удобного не было. Жителей обслуживали несколько «алабашей», в которые люди набивались, как сельди в бочку. И я частенько, чтобы не опоздать на работу, доезжала до города на подножке. Однако эти трудности не останавливали меня. Я жила в каком-то вдохновенном порыве.
Работа над статьей, наконец, была завершена.
В назначенный день встречи с А.Мирахмедовым, который должен был определить научную ценность моей статьи, я, к своему стыду, опоздала. В наш Центральный Государственный архив звукозаписей приехали коллеги из другой республики и мне, как директору, пришлось задержаться. Когда я, запыхавшись, вошла в кабинет руководителя, он был уже в пальто и шляпе и собирался уходить. Не скрывая своего недовольства, что вполне понятно, он сухо предложил мне сесть. Увидев в моих руках статью, сказал: «Ну что ж, читайте». А сам, как был, в пальто и шляпе, примостился за столом напротив. «Все, – подумала я. – Ничего хорошего мне не светит, это конец. Он даже шляпу не снял». С тяжелым сердцем я принялась читать. Уже дошла до середины, а А.Мирахмедов по-прежнему молчал. Наконец, я рискнула поднять голову и увидела, что мой строгий судья, положив голову на руки, внимательно слушает меня. Воодушевившись, я дочитала до конца. О чем-то подумав, он сказал: «Дайте-ка мне статью». Просмотрев ее, он вычеркнул два места, а затем в левом верхнем углу первой страницы написал: «В печать». Заметив мой вопросительный взгляд, ученый коротко сказал: «Власти задеваешь». Так, статья, выдержав испытание, была напечатана в журнале «Известия АН Азерб. ССР, 1972 г. №3.».
Наконец, утвердили за мной желанную тему и я с головой ушла в исследовательскую работу. Вскоре, по состоянию здоровья, мой руководитель лег для лечения в больницу. Однако и там он продолжал опекать своих аспирантов и диссертантов. Каждый из нас получил соответствующую инструкцию. Мне следовало поехать в Москву, в Центральную библиотеку им. Ленина, чтобы ознакомиться с аналогичными диссертациями.
Детей не на кого было оставить, и поэтому решили поехать в Москву всей семьей. Здесь почти целый день я работала в читальном зале, а муж гулял с дочками вокруг здания библиотеки. Через несколько дней мы вернулись в Баку. Жизнь вошла в прежнее русло. Работала я напряженно и ничто не могло отвлечь меня от намеченной цели. Непрерывные размышления, поиски новых путей, которые помогли бы лучше осветить проблемы, выбор точных слов и выражений. Эта изнурительная работа с лексикой знакома многим пишущим. Невольно вспоминаешь высказывание Вл.Маяковского: «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». В очередную встречу с А.Мирахмедовым, я, памятуя о вычеркнутых им местах в моей статье, решила прочитать ему следующую эпиграмму:
Он, как хирург, вскрывает ложь,
Ответит фактом на нападки.
Но почему ж у диссертантки,
Он отнимает острый нож?
– А кто же еще! – ответила я.
– Сначала сделай себе место, – сказал мой наставник, – а потом уж критикуй».
Ему виднее, он сам прошел огни и воды…
По ходу исследования мне понадобилась книга известного ученого-востоковеда Акрема Джафара «Sabir şerinin vəzni», изданная в 1962 году. Его труд был посвящен арузу, излюбленному стихотворному размеру Сабира, который он использовал во многих сатирах. В библиотеке, в отделе выдачи, ее не оказалось, а для того, чтобы ознакомиться с ней в читальном зале, у меня не было времени. Тогда я решила сделать, образно говоря, ход конем. Что, если найти самого автора и попросить у него его исследование? Я встретилась с Акремом Джафаром в Институте востоковедения. Он сидел в просторной комнате вместе с несколькими сотрудниками. Узнав причину моего прихода, ученый сказал, что его книгу можно достать в библиотеке. Я объяснила ситуацию, что, мол, работа, двое маленьких детей и прочее… Даже не дослушав меня, он театрально, поглядывая на коллег, произнес: «Ну, раз вам некогда ходить по библиотекам, сидите дома и варите свой кюфта-бозбаш». Меня как будто ошпарили кипятком. Я молча направилась к выходу. Когда я уже была у двери, он крикнул мне вслед: «Если не найдете книгу, приходите, я вам дам». На что я запальчиво ответила: «Даже если не найду, то к вам я больше не обращусь». Случилось так, что эту самую книгу, с его же дарственной надписью я нашла у его же друга, народного художника Лятифа Керимова, которую он любезно предоставил мне на неограниченный срок.
Прошло несколько месяцев и мне сказали, что в Институте литературы меня разыскивает профессор Акрем Джафар. Он думал, что я работаю именно там. Интересно, с чего бы это? Может совесть замучила, и он решил дать мне свою монографию? Но дело было совсем в другом. Оказывается, ученый, прочитав мою статью «Сатира Сабира «Плач» в трех переводах», опубликованную в газете «Адабият ве инджесенет», остался настолько доволен, что говорил о ней в своем выступлении на международном симпозиуме востоковедов, состоявшемся в нашем городе. Такие оценки окрыляли меня, внушали веру в себя, заряжая удивительной энергией. Сабир вошел в мою жизнь, в мои мысли, в моем характере утверждался, нередко вредивший мне максимализм, поэт научил меня не сдаваться перед трудностями, не пасовать перед подлостью и лицемерием.
Сабировская сатира увлекала меня все больше и больше. Работа близилась к концу, далее предстояло решить организационные вопросы.
Следующий этап был связан с обсуждением диссертации на заседании отдела литературных связей Института литературы. Все шло нормально, но вдруг мое внимание привлек поэт, ученый Халил Рза, который внимательно просматривал мою работу и что-то записывал в свой блокнот. Мне стало не по себе. Сколько же замечаний предстоит мне услышать? Однако чуть позже все разъяснилось. В своем выступлении он отметил со свойственным ему пафосом, что работа Гюльтекин-ханум выполнена на литературно-героическом уровне, и что диссертация ему настолько понравилась, что он даже выписал кое-какие, по его словам, «ləzzətli yerləri».
Выходя из зала заседания, М.Ариф, увидев мое заплаканное лицо, с улыбкой сказал: «Это еще что? Настоящий бой впереди». Он имел в виду защиту диссертации. Я часто с признательностью вспоминаю этого благородного человека.
Через десть дней на кафедре азербайджанской литературы XIX века состоялось обсуждение моей диссертации «Поэзия – М.А.Сабира в русских переводах». Мне поручили написать протокол, но я больше слушала, чем записывала выступления. Когда М.Мамедов просмотрел протокол, то остался недоволен. «Здесь прозвучало так много хороших выступлений, а в протоколе отразилось мало,» – сказал профессор. На заседании присутствовал и доктор филологических наук Хейрулла Мамедов, который часто приходил в Центральный государственный архив литературы и искусства, в поисках документальных материалов. После обсуждения он шутя сказал мне: «А я и не думал, что из архива такие девушки выходят». «Именно такие и выходят», – с улыбкой ответила я.
И вот все необходимые формальности позади. Предстояла защита. И хотя я не очень-то верю в астрологию, но тем не менее, все, что относится к моему знаку – скорпиону, неизменно интересует меня. К тому же, я родилась под знаком планеты Марс – бога войны. И, значит, надеяться на милости судьбы не следует – их надо завоевывать.
И вот он наступил, один из ответственных дней в моей жизни. Накануне ко мне подошел известный языковед Вагиф Асланов и строго предупредил меня, что задаст мне много вопросов. «Пожалуйста, – сказал я, – это ваше право». Нельзя сказать, что он порадовал меня этим сообщением. Ведь в минуту волнения любой даже пустяковый вопрос может показаться сложным. А с другой стороны, попыталась я успокоить себя, – когда человек пишет сам, то на все возникающие в ходе исследования вопросы, он стремится найти исчерпывающие ответы. А их, этих вопросов, было предостаточно. Сатиры Сабира, буквально, усыпаны арабизмами, фарсизмами, тюркизмами. Один только аруз чего стоит.
С моим первым оппонентом, профессором Арифом Гаджиевым, мы не на шутку скрестили шпаги. Это была настоящая битва. Одно могу сказать, я сама получила огромное удовлетворение и от вопросов воинственно настроенного ученого и моих ответов на них. Меня, несомненно, вдохновлял сам Сабир. После защиты я подошла к В.Асланову, от которого так и не дождалась вопросов. Он сказал мне, что вполне удовлетворен, так как в ходе защиты получил ответы на все интересующие его вопросы.
Итак, мои воспоминания отразили самые главные моменты пережитого на этом пути. Кстати, короткого. Работа была написана за два с половиной года. А сколько было рутинного, несправедливых пересудов, порой очень обидных, когда я сталкивалась с нелучшими проявлениями человеческой натуры. Невольно я вспоминала великого Низами:
Лишь только кого упредим мы на шаг,
За нашей спиною становится враг.
Получив диплом кандидата филологических наук, я решила уйти из Архивного Управления, в котором проработала более десяти лет. Мне очень хотелось попасть в Институт литературы им Низами и заниматься исследовательской работой. С этой целью я записалась на прием к Президенту Академии Наук, академику Г.Абдуллаеву. Два с лишним часа я провела в приемной и, коротая время, разговорилась с секретаршей Президента. Она дала мне дельный совет, чтобы я, беседуя с президентом, ни в коем случае не опускала глаза, так как он этого не любит. Я слышала, что он суровый, жесткий руководитель; многие опасались его непредсказуемого нрава, но вот об этой его черте я не знала.
Как сейчас помню, в розовом платье, на высоких каблучках я процокала прямиком к столу президента. На благодушном, как мне показалось, непроницаемом лице академика, ничего нельзя было прочесть. Я объяснила цель своего визита. Беседа началась неожиданно не то с футбола, не то с погоды, потом плавно переключилась еще на что-то. Я ощущала какой-то подвох. И вот, явно на засыпку, в упор прозвучал вопрос:
– А как там у Сабира? «Fələ, özünü sən də bir insanmı sanırsan?»
Глядя Президенту прямо в глаза, я отчеканила:
– Axmaq kişi, insanlığı asanmı sanırsan?
Реакция его была мгновенной и несколько неожиданной. Откинувшись на спинку кресла, он громко захохотал. А потом спросил, где я хочу работать. «Как в сказке», – подумала я. Узнав, что мне хотелось бы попасть в Институт литературы, президент позвонил директору Мирзаге Гулизаде и спросил его предварительно, знает ли он меня. «Конечно, – сказал профессор». Она недавно защищалась у нас» и добавил кое-что по этому поводу. Мне было приятно услышать в свой адрес лестные слова да еще сказанные высокому начальству. «А как насчет того, чтобы взять Гюльтекин ханум на работу в ваш институт? – спросил президент. «Тут директор замялся и сказал, что есть одно «но». Это «но» упиралось в моего родственника К.Талыбзаде, который был его заместителем. Посмотрев на меня, президент спросил, насколько близкими родственниками мы являемся. Я ответила, что отец К.Талыбзаде, известный писатель Абдулла Шаик, был родным дядей моей матери. Президент подумал-подумал, зачем-то прошелся по своим пальцам, определяя степень родства и затем сказал, что все же оно достаточно близкое. Увидев мое огорчение, Г.Абдуллаев сказал, что поможет мне устроиться на работу, но не в Институт литературы. «Я советую вам пойти в Музей азербайджанской литературы им. Низами. Там тоже можно заняться научной работой. «Какая тоска – подумала я. – Их архива – в музей». Однако у меня не было выхода. Совет всемогущего президента был равносилен приказу. Я поблагодарила его и согласилась. Он тут же позвонил директору Музея, в то время эту должность занимал академик Бекир Набиев, и сказал ему: «Я посылаю к вам Гюльтекин Султанову – и с улыбкой добавил: «həm xanım, həm dilli-dilavər».
С тех пор прошло много лет, одна эпоха сменилась кардинально другой, а сабировская поэзия сохранила всю свою актуальность и доказала свою жизнестойкость. За это время – конец двадцатого начало двадцать первого века, ушли из жизни многие азербайджанские ученые и писатели, цвет и гордость нашей отечественной культуры, которые внесли своей неоценимый вклад в сабироведение. Это Мамед Ариф, Азиз Мирахмедов, Мир Джалал, Азиз Шариф, Шихали Курбанов, Мамед Мамедов, Акрем Джафар, Мирза Ибрагимов, Джафар Хандан и др.
Я счастлива, что в моей жизни был великий Сабир. Это он своими неповторимыми сатирами приобщил меня к родному языку; благодаря ему я осознала его поэтическую мощь и красоту.