ЮСИФ САМЕДОГЛУ - 80

АНАР
НЕЗАВЕРШЕННАЯ РЕЛИКВИЯ ЗАВЕРШИВШЕЙСЯ ЖИЗНИ

В Последние годы жизни Юсиф говорил, что работает над новым романом, сообщая даже о выбранном названии: «Предреченное сбылось». Каждый раз, когда у него спра­шивали, как, мол, продвигается твой роман, когда закончишь!– он отвечал неопределенно: «Тружусь, тружусь, серьез­но тружусь, дай-то бог...» В Милли Меджлисе мы сидели рядышком, и на одном из заседаний он сказал: «Вот ты не верил, что работаю над романом, – показал компью­терные распечатки, – теперь-то поверил!» «Дай почи­тать», – сказал я. «Вот окончу – обязательно дам».
Окончить роман он не успел. Добавил ли он новые страницы к показанной мне рукописи! (Можно ли набран­ный на компьютере текст называть рукописью – тоже не знаю). Как бы то ни было, сейчас передо мной 85-страничный текст. На первой странице написано: «Юсиф Самедоглу. «Предреченное сбылось». Роман». Когда этот текст по­пал в мои руки, я испытал необычайное, щемящее чувство. Это переживание было сродни чувствам, пережитым восемь месяцев тому назад, когда я узнал, что Юсифа постигла неизлечимая болезнь. Конечно, невыносимая боль, вызван­ная предчувствием (неизбежности потери живого человека, к тому же очень близкого душевного друга, наперсника, не соизмерима с чувством горького сожаления по поводу то­го, что произведение осталось недописанным, неоконченным. Одно дело – человеческая жизнь, другое – произведе­ние, сколь бы блистательным оно ни было.
Но потрясение, пережитое мной, когда я услышал, что нет никакой надежды на исцеление Юсифа, – и горечь ми­нут, когда я осознал, что передо мной текст романа, ко­торому никогда (не суждено быть дописанным, в чем-то яв­лялись различными по степени, по остроте проявлениями одной и той же тоски, одной и той же боли.
Юсиф говорил: «В этом романе я выскажу все, что хо­тел сказать о событиях последних лет, изолью душу». В какой степени ему удалось осуществить задуманное, ка­кую толику из невысказанного позволил высказать отпущен­ный срок! Успел ли он хоть частично «излить душу»!
С этими думами, /с этими чувствами в полночь начал я читать роман. И то и дело, перелистывая страницы, вновь и вновь прикидывал, сколько еще остается до последней, восемьдесят пятой страницы... Пятьдесят... тридцать... де­сять страниц... Еще несколько последних страниц – и я распрощаюсь с последним творением Юсифа и, если жизнь писателя – суть его произведения, – распрощаюсь с обор­вавшейся жизнью. И я больше никогда не услышу от Юснфа ни единого слова, не испытаю радости узнавания новых граней его таланта. Все, что Юсиф хотел сказать, ска­зано а этом 85-страничном тексте – настолько, насколько позволил ему рок.
Жадно глотаю страницы одну за другой. Присущие та­ланту Юсифа точность подробностей, персонажи, оживаю­щие перед глазами, словно увиденные тобой воочию, и раз­говоры, словно услышанные твоими ушами.
Первые отголоски, первые симптомы событий, начав­шихся в восемьдесят пятом году и завершившихся невидан­ными потрясениями, социальными катаклизмами, слезами и кровью... Кажется, это – пока еще отдаленный гул мощ­ного потопа, который опрокинет вверх дном, сокрушит, сметет мир...
Склонность к мистическим мотивам, ощущаемая в пос­ледних произведениях Юсифа (в рассказе «Преддверие», романе «День казни»), вообще тяготение писателя к мисти­цизму, ирреализму явственно просматриваются с первых же страниц романа «Предреченное сбылось». Кажется, черный ветер, веявший из Баба-Кяха (Вещей Пещеры), те­перь витает над новым романом и его персонажами, как некий призрак.
В романе есть и другая стилевая особенность, прису­щая прозе Юсифа: с одной стороны – мистический, маги­чески-волшебный пласт текста, линия глухонемого Самандара, изображаемого как Нереальное существо неопре­деленного возраста, Мысленно сообщающегося со своей блаженной матерью, приключения людей, всеми мнимых «мертвыми», но в какой-то иррациональной плоскости ос­тавшихся живыми; сюжет, сгруппировавшийся вокруг симво­лической «Желтой бани». С другой стороны – представ­ленные в сугубо реалистических красках, в живых психоло­гических Подробностях секретарь райкома Джавадов, его жена, его шофер и другие образы во плоти и крови...
Естественно, роман, в первую очередь, прорастает из художественной фантазии, воображения автора, однако в этом творческом процессе очень значимая доля прихо­дится и на увиденное, пережитое, прочувственное – писате­лем в реальной жизни, на его реальные впечатления. При чтении романа «Предреченное сбылось» у меня перед глазами оживали воспоминания о некоторых днях, часах, проведенных вместе с Юсифом: наши московские деньки, наша дербентская поездка, странствие в Египет...
Дербент, город с древней историей, вместе с тем, в каком-то смысле оставляет мистическое впечатление. Гран­диозность цитадели Нарын-гала, древние крепостные стены среди образцов современного градостроительства, внезапно предстающие взору в современных кварталах старинные кладбища, великаньи могилы Огузов и связанные с ними различные легенды н волшебные истории... на Юсифа про­извело очень большое впечатление дербентское кладбище «Гырхлар», предания о сорока обезглавленных здесь шехидах ислама, и, в особенности, о том, как эти же казненные шехиды предстали скачущими на конях вслед за арбой, на которой везли их трупы... «Здесь я нашел завязку рома­на», – говорил он. И действительно, в романе «Предре­ченное сбылось» отразились некоторые впечатления нашей дербентской поездки.
Первая глава романа, решенная в мистических тонах, названа «Желтая баня». Она завершена. А вторая глава, «Луксор», осталась незаконченной. Именно здесь обрывается написанный текст романа. Предстающий в первой главе как полумистический образ глухонемой Учгунлу Самандар в главе «Луксор» является в совершенно другой ипостаси. Он уже ни нем, ни глух, живет не в селе, а в городе, теперь он прибыл в Москву и собирается вылететь в Египет. Какая же связь между Самандаром в «Луксоре» и его двойником в «Желтой бане»? Это один и тот же человек или речь идет о разных людях! Возможно, в авторском воображе­нии эти два Самандара (или один Самандар) каким-то обра­зом дополняли друг друга! Мы уже никогда этого не уз­наем. Юсиф унес с собой в могилу весь архитектурный план романа, последовательность сюжета, свой художест­венный и философский замысел. И мыдолжны довольство­ваться лишь тем, что осталось запечатленным на бумаге. Глава «Луксор» начинается во вполне реалистическом ключе, но мне помнится, что, когда мы с Юсифом бродили по раз­валинам древнего Луксора, статуи фараонов, колоннады, изображения диковинных существ на крепостных стенах про­извели на Юсифа такое же впечатление, как увиденное не­когда в Дербенте. И, вероятно, автор, отправивший, Са­мандара в Луксор, собирался внушить своему персонажу ис­пытанные там собственные чувства. К великому сожалению, безжалостная смерть разлучила Юсифа с нами, и наша литература лишилась ценного творения, столь интересно за­думанного и начатого. Что поделать! Ничего уже не из­менить.
Есть телефильм, посвященный великому итальянскому композитору Джакомо Пуччини, завершающийся таким эпи­зодом. На сцене играют последнюю оперу Пуччини. Вдруг, в разгаре действа, в пленительно-чарующем моменте му­зыки оркестр по знаку дирижера умолкает, исполнители за­мирают на месте. Дирижер обращается к зрительному залу: «На этом месте партитуры перо выпало из рук маэстро Пуч­чини, он скончался, и опера осталась незавершенной».
Последняя фраза на последней, восемьдесят пятой странице романа, запечатленная в памяти компьютера Юси­фа: «Человека, вынесшего все эти бедствия, страдания, мы­тарства, отныне и впредь Господь не решится испытывать никаким злом».
Здесь Юсиф Самедоглу проставил в своем компьютере многоточие и уже не успел добавить ни единого слова в творение, которое годами вынашивал в своем воображении и в сердце своем.
Кто-то из мудрецов сказал: смерть людей, совершив­ших бессмертные дела, всегда безвременна.
Безвременная смерть вырвала из наших рядов Юсифа. Роман «Предреченное сбылось», – незавершенная релик­вия завершившейся жизни Юсифа Самедоглу, жизни слав­ной, одухотворенной, насыщенной и в высшей степени по­лезной для нашего народа, нашей литературы – впервые предоставляется вниманию читателей.
Да упокоит Аллах душу твою, Юсиф, да святится мо­гила твоя!
 
13 декабря 1998 г.

 

ЮСИФ САМЕДОГЛУ ВЕСНОЙ В ЖЕМЧУЖНОМ ОВРАГЕ Рассказ