Игорь Ревва
МЫ – НАСТОЯЩИЕ!
Рассказ

Виталий осторожно прикрыл дверь и, затаив дыхание, замер в прихожей. Подходя к калитке, он уже старался не спешить, идти как можно медленнее и дышать как можно ровнее. Сейчас это очень пригодилось – воздух в лёгких задержать удалось без труда, и не было в ушах звона, мешающего слушать. Хотя слушать, к счастью, было нечего – из спальни доносилась лишь тишина; живая тишина, сонная и тёплая, пахнущая лаской и добротой. И это было хорошо. Всегда хорошо, когда дома тебя встречает пахнущая лаской и добротой любимая тишина. И так жалко и обидно бывает её случайно разбудить.
Виталий шагнул на дорожку и медленно, стараясь не зацепиться за вешалку большим и неудобным пакетом, двинулся к двери в подвал. Пакет, хоть и не был таким уж тяжёлым, оказался самым настоящим предателем: похрустывал, норовил запутаться в ногах и вообще вёл себя хуже дежурного по цеху, не дающего толком посидеть в курилке.
Перед самой дверью Виталий замер, и пакет мгновенно совершил какое-то невразумительное движение возле правой ноги. Словно ненагулявшаяся собака, которую ленивый хозяин раньше времени притащил домой. Виталий протянул руку, толкнул шероховатую поверхность двери и внутренне напрягся, ожидая услышать противный скрип. Но скрипа не было – ещё позавчера Виталий тщательно смазал петли.
Виталий перешагнул порог, как-то ухитрился извернуться с этим дурацким пакетом, плотно прикрыл дверь и только потом нашарил на стене выключатель. Желтоватый свет залил уходящую в слаборазбавленную тьму вереницу ступенек и аккуратно оклеенные светло-коричневыми тиснёными обоями стены узкой предподвальной щели. Виталий наконец-то глубоко вздохнул несколько раз подряд; с облегчением вздохнул. И сразу же захотелось курить. Он похлопал себя по ляжкам, нашуршал в правом кармане брюк полуживую тощенькую пачку и каменистый квадратик зажигалки и окончательно успокоился. Он даже не отреагировал на подловатый скрип ступенек лестницы, которые уж точно ничем не смажешь. Говорят, то ли клинья какие-то вбить в щели надо, то ли ещё что-то, не вспомнить уже сейчас, что там Ромка говорил...
Ромка...
Виталий неловко повернулся, нашаривая нижний уже – подвальный – выключатель, и пакет мгновенно вцепился в поломанную велосипедную раму, радостно треснул по диагонали и, облегчённо шурша, выблевал на цементный пол всё своё содержимое.
– Скотина, – устало аттестовал его Виталий, совершенно без злобы или раздражения в голосе.
Пакет, собственно, и не возражал, всем видом своим показывая, что теперь ему уже в высшей степени наплевать, кто там его кем считает.
Виталий вытянул руку, повертел зачем-то перед собой лопнувшим пакетом и, не стараясь уже вести себя тихо, скомкал его и опустил синюшный снежок в мусорное ведро. Тот напоследок что-то прошептал, прощаясь, и навеки затих. А Виталий присел на корточки, обхватил руками потерянный пакетом ворох, осторожно поднял его и положил на большой и, по счастью, не занятый стол. И там уже принялся разбирать и раскладывать: чёрный рабочий комбинезон, который пора уже в стирку и который, собственно, для этого домой и принесён; ещё один комбинезон – тёмно-серый, аккуратно подогнанный по фигуре, с несколькими дополнительно нашитыми и сейчас уже пустовавшими карманами; свалившуюся с правого рукава этого комбинезона чёрную повязку с двумя широкими белыми полосами; тёмно-серый же аккуратный берет с нашивкой на левой стороне – тот же чёрный прямоугольник с двумя белыми полосами... впрочем, некоторые почему-то считали, что это – белая ткань с тремя узенькими чёрными полосками. «Глупость какая», – подумал Виталий, аккуратно разворачивая позвякивающий свёрток грубого брезента. Две широкие белые полосы, именно так – две белые. Символ равенства, призванный показать всем и каждому, что все равны между собой, что все – люди. Вот именно – люди. Настоящие люди. Потому что ненастоящих людей не бывает, ненастоящий человек – это уже не человек, это уже непонятно что, что-то такое, что можно унизить, прогнать, заставить работать на «настоящих» людей, лишить прав и свободы, ударить, запереть, убить...
Виталий вдруг почувствовал, как сильно заныли сведённые в злобный кулак пальцы правой руки, просунутые в немного тесноватые кольца кастета. Он поморгал, ослабил хватку и снял набычившийся безжалостными буграми кусок стали. Кастет упал на стол, звякнул о лезвие широкого ножа и почти бесшумно съехал по нему на брезентовую постель. Виталий чуть пригнулся, нащупал под столом висевший на гвозде ключ, отпер правый ящик стола и упрятал туда и нож, и кастет. Перед тем, как запереть ящик, он несколько очень и очень долгих секунд разглядывал тускло поблёскивающий воронёной сталью ствол «ТР-43» и коробочку патронов к нему. Верхней крышки у коробочки не было, и желтоватые нарывчики головок патронов, казалось, в любую секунду готовы были прорваться гноем смерти. Хотя – куда им прорываться, без пистолета-то?! Эти не опасны, опасны те, которых тут уже нет, от которых остались лишь чёрные пустоты крошечных колодцев, которые сейчас плотно прижаты пружиной в обойме пистолета и только и ждут, чтобы...
Виталий аккуратно задвинул ящик стола, запер его на ключ, присел на корточки и повесил ключ на прежнее место.
«Это хорошо, что я сегодня был без пистолета, – подумал Виталий. – И хорошо, что нож оставался в сумке. Мог ведь и не удержаться, мог и не кастетом этого придурка, а ножом... или даже пальнул бы в него... наверняка ведь пальнул бы, не удержался бы... а потом... Да никакого «потом» тогда уже не было бы! Может быть, приказа стрелять на поражение и не давали, но случайно затоптать насмерть человека с пистолетом или ножом – за этим не заржавеет... тем более, человека с нашим флагом...» Виталий поднял со стола большой кусок чёрно-белой ткани, расправил его, встряхнул и посмотрел на широкие белые полосы. «Белого у нас, всё-таки, гораздо больше, чем чёрного», – непонятно почему подумал он. – Хотя мало кто и обращает на это внимание. Да и фиг с ними, не обращают – и не надо! Тем более, что и не главное это. Главное, что две белые полосы должны быть вместе, должны идти рядом, потому что это естественно, когда два человека идут рядом, когда один помогает другому во всём, когда никто никого не унижает, и никто ни перед кем не показывает своего превосходства... Вот, как, например, мы с Викой...» – неожиданно подумал он и невольно прислушался. Но, конечно, из подвала никак нельзя было расслышать, спит ли Вика или Виталий её всё-таки разбудил. Дети-то дрыхнут без задних ног, их и из пушки не разбудишь...
Виталий нахмурился и принялся сворачивать полотнище знамени. Как-то не понравилось ему собственное упоминание детей и пушечных залпов. Нет, ничего страшного в этом, конечно же, не было, но вот именно сегодня почему-то не понравилось. Наверное, потому, что сегодня удалось не просто высказать свои требования, не просто выстоять в драке против полиции, но и оттеснить прозрачные щиты в переулок, открыть дорогу и разойтись, а не разбежаться, как крысы по подворотням. Похоже, сдают позиции ребята. Говорят вообще-то, будто туда много наших в последнее время набирают – «настоящие» люди в полицию идти не хотят, «настоящие» предпочитают перед телевизором обсуждать принципы свободы и равенства, предназначенные для всех «настоящих» людей...
Виталий понял, что мыслит уже пропагандистскими лозунгами, и криво усмехнулся. Никто ведь из наших всерьёз так не думает, каждый превосходно понимает, что это просто страшилка такая, людей пугать. Как часто бывает в последнее время, что глупое пацаньё в толпе вдруг выкрикнет что-то вроде: «Смерть настоящим!» И как обязательно очень и очень многие обернутся на глупый крик этот – кто со злобой, кто со страхом. Потому что они и правда считают людьми только себя. Но хорошо, что в той же толпе непременно кто-нибудь обернётся на этот же крик и с весёлой понимающей улыбкой – бесятся пацаны, дети же, выдрать бы их, конечно, следовало, но как забавно выглядят искажённые ненавистью и злобой физиономии тех, кто в глубине души на самом деле считает только лишь себя настоящим человеком.
Виталий отнёс свёрнутое знамя в шкаф, где хранились садовые инструменты, уложил его на полку, прикрыл сверху серым комбинезоном, а чёрный, рабочий, скомкал и броском отправил в корзину с грязным бельём. Комбинезон не растрепался и в корзину попал удачно.
– Бинго! – шёпотом крикнул Виталий и потряс в воздухе сжатыми кулаками.
Затем он запустил вытяжной вентилятор, уселся на табурет, пододвинул к себе пепельницу и закурил. Мягкий шум лопастей убаюкивал, но курить хотелось сильнее, чем спать. Виталий докурил сигарету до самого фильтра, нашарил в пачке ещё две – одну на утро, обязательно одну на утро, – и с облегчением прикурил вторую от окурка первой.
«Ромку жалко, – подумал он вдруг. – Отделают его в участке, как пить дать, отделают. Да ещё и с работы могут выкинуть – на фиг им на заводе такой нужен?..»
Виталий вспомнил, как полицейский взял Романа за локоть, когда тот ожесточённо жестикулировал, что-то доказывая Валерке с Мишкой; как Ромка вырвал руку, смешно, по-птичьи задрав над головой острый локоть; как полицейский уже обеими руками схватил Ромку за плечи и обернулся, взглядом призывая на помощь своих коллег; как Валерка попытался оттолкнуть полицейского и как тот, отпустив безобидного на вид Ромку, вывернул Валерке руку. И как Ромка со страшным визгом бросился вперёд и ударил полицейского головой прямо в лицо.
Хорошо ударил, от души. Сам Ромка несколько секунд, пока его награждали наручниками и якобы незаметными тычками резиновых дубинок, обалдело крутил башкой, не понимая, что вокруг происходит и, похоже, не чувствуя даже боли. А что до полицейского, то его так и унесли на носилках.
Одна надежда, что в случае с Ромкой примут в расчёт его происхождение – клон всё-таки, а не андроид; как говорится, из «настоящих» людей.
Виталий нахмурился. Да фиг там – примут они в расчёт! Этим собакам только бы в глотку вцепиться, а там они уж порвут любого, хоть чужого, хоть своего.
Виталий загасил окурок, выключил вентилятор и посидел, слушая, как затихает шум лопастей. Затем выключил свет, поднялся по лестнице, погасил свет и там, наверху, и плотно прикрыл за собой дверь подвала.
 
* * *
 
– Опять?..
Виталий на секунду замер, а потом уже, тяжело вздохнув, потянул через голову рубашку.
«Скотина я всё-таки, – горестно подумал он. – Разбудил... Хотя голос у Вики и не сонный вовсе. Наверное, она меня давно уже ждёт... всё равно – скотина...»
– Не понимаю я тебя, – вздохнула Вика. – У тебя же дети, обо мне не думаешь, о них хоть подумай.
– Да ладно тебе, – нахмурился Виталий.
– Нет, ну ты мне скажи, вы все там и правда думаете, будто сможете что-то изменить?! – Вика потянулась к ночнику и спальню залил тускловатый свет. Вика закуталась в простыню и уселась на кровати, скрестив ноги. Виталий понял, что сна у неё и правда ни в одном глазу и сейчас ей очень хочется поговорить. Возможно, даже поругаться, благо повод – вот он, только что с демонстрации припёрся.
– Будешь смеяться, но – да, думаем. Будто сможем изменить, – Виталий улёгся на спину и закинул руки за голову.
– Глупости, – отрезала Вика.
– Для тебя всё – глупости, – спорить с женой Виталию не хотелось, хотя и сон тоже куда-то пропал.
– Ты можешь мне объяснить, чего вы добиваетесь? – спросила Вика и вдруг неожиданно потребовала: – Дай сигарету!
– Нету у меня, – соврал Виталий.
– Врёшь, – убеждённо произнесла Вика. – Наверняка последнюю заныкал, крохобор. От жены прячешь... ладно, здоровее буду. Так чего же вы добиваетесь?
– Слушай, хватит, а? – устало попросил Виталий. – Опять же будем из пустого в порожнее переливать. И опять к общему знаменателю не придём. Если я тебе просто скажу, что так мне будет лучше, тебя устроит?
– Тебе будет лучше, – кивнула Вика. – Тебе – будет. А детям? Машке с Олежкой? Им лучше будет, если с тобой, дураком, что-то случится?
– Да ничего со мной не случится! – ответил Виталий. – Спать ложись, предсказательница! Что со мной может случиться?!
– А что с Ромкой сегодня случилось?
Виталий сел на кровати, словно подброшенный пружиной, и посмотрел на жену.
– Откуда ты?..
– Из полиции звонили, – мрачно ответила она. – У него в кармане визитку мою нашли, больше никаких документов не было. Он на неделе собирался к нам в клинику, зубы чинить. Вот полиция и позвонила, узнать, кто он такой и вообще...
– А почему позвонили? – Виталий почувствовал, как холодеет его спина. – С ним что-нибудь...
– Не знаю! – громко ответила Вика и тут же, испуганно оглянувшись на закрытую дверь детской, понизила голос и торопливо забормотала: – Он сейчас без сознания, его в участок привезли, а он в обмороке, им же надо было как-то документы заполнять, я спросила, что там с ним, сказали, что он напал на полицейского, полицейский сейчас в реанимации, перелом черепа...
– Погоди! – остановил её Виталий. – Погоди, не тараторь...
Так. Ромка без сознания. В обмороке. Понятно. Это пока они его до участка довезли, с ним обморок случился. По дороге. Хорошо ещё, если без переломов обморок и без инвалидности – за ними не заржавеет...
– Витась, пожалуйста, не ходи туда больше, а? – попросила Вика жалобным голосом. – Пообещай, что больше не пойдёшь, а?
Виталий молчал.
– Дурак ты, папочка, – вздохнула Вика. – Сам же не понимаешь, для чего это всё. Сам же потом жалеть будешь...
– Я жалеть не буду, – сказал Виталий. – Я никогда жалеть не буду, не о чем тут мне жалеть. Я и все мы – мы просто хотим, чтобы нас признали за равных. Чтобы не тыкали в нас пальцами – вот, мол, андроид идёт, а не настоящий человек. Если уж на то пошло, то клоны тоже не люди, клоны – тоже искусственные. Просто клоны начинают развитие от зародыша... или как там?.. эмбриона, да? Вот. А мы появляемся на свет уже взрослыми.
– Ага, в пятилетнем возрасте... очень взрослые...
– Не, ну повзрослее вас, Викусь, – улыбнулся Виталий. – Немножечко повзрослее. И если уж на то пошло, то и вы, клоны, ненастоящие люди. Настоящих людей давно уже нет; не осталось их просто на Земле. И надо сказать, хорошо, что не осталось – они размножаться умеют, нам бы тогда места на свете не было просто.
– Мы тоже размножаемся! – возмутилась Вика. – Вон, в детской двое наших «размножившихся», спят... если не разбудили мы их ещё...
– Ну, это не так, как у людей; наши малыши тоже клоны, сама знаешь...
– Олежка от меня, а Машка от тебя... – ответила Вика и улыбнулась. – А Олежка, между прочим, почему-то на тебя больше похож... хотя и мой клон... А Машке в школу скоро... Виталь, не ходил бы ты туда больше, а? – Вика посмотрела на мужа, и глаза её наполнились слезами. – Боюсь я за тебя. Боюсь. Что я детям скажу, если... если вдруг... вдруг...
– Да успокойся ты! – возмутился Виталий. – Никаких «вдруг» не будет! И мы обязательно добьёмся признания!
– Какого такого признания? – всхлипнула Вика. – Тебе на работе плохо, что ли? Тебя когда-нибудь укоряли, что ты андроид, а не клон? Тебе меньше платят, чем клонам? Или работаешь ты больше других? А вот когда тебе предлагали должность мастера цеха, ты же сам отказался, сам же не захотел...
– Не в этом суть, – терпеливо объяснил Виталий. – Никто не укоряет, ты права, родная, никто и никогда. И относятся к нам точно так же, как и к клонам. Но это ведь всё показное! Вот даже ты сейчас... Вика, ты уж прости, но вот даже ты сейчас говоришь: «мы» и «вы». Клоны и андроиды. То есть, чуть ли не «настоящие люди» и «ненастоящие» – даже ты так говоришь. Но почему?!
– Да потому что мы и есть настоящие! – Вика уже не скрывала своих слёз. – Мы настоящие, потому что мы клонированы из людских клеток, а вы сделаны из наших и из... друг от друга... от ваших же клеток, вот! Дурак ты, Виталька, какой же ты дурак!
– Именно, – холодно кивнул Виталий. – Именно. Вы – настоящие. А мы – так просто, кое-как, как бы там, из чего попало...
– Да ты ведь сам первый начал, Виталь! – всхлипывала Вика. – Сам начал про то, кто настоящий, кто какой!..
– Если бы я не начал, ты бы так не считала? – удивился Виталий.
– Да причём здесь это?! – Вика вытерла ладонью слёзы. – Какая разница, кто как появился на свет. Мы же одинаковы, правда? Нет же никакой разницы между настоящими и андроидами, все это говорят, даже учёные выяснили, что разницы нет. К чему вам этот огород городить?! Две половинки одного народа, одного человечества, зачем нужно что-то кому-то доказывать?! Вы бы ещё язык собственный придумали, – грустно усмехнулась Вика, – для лучшего понимания близких, – она судорожно вздохнула, потянулась к мужу и обняла его за плечи. – Виталь, ты бы хоть осторожнее там как-то... – прошептала она. – А то говорят, что сегодня на верфи четверо погибли. Там тоже демонстрация была, кто-то бросил бутылку с бензином, несколько человек обгорело сильно. А пока неразбериха там, кто-то кран портовый запустил... то ли случайно, то ли так... стрела завалилась и четверых... прямо на месте...
– Стрела завалилась? – усмехнулся Виталий. – Ладно, стрела, давай, заваливайся баиньки. Завтра же выходной, детям обещали парк и аттракционы. Кстати, а откуда ты про верфи знаешь?
– Полицейский рассказал, – ответила Вика. – Он когда всё про Ромку узнал, про тебя стал спрашивать. Сказал, чтобы ты был осторожнее, что вам всем вообще надо быть осторожнее, а ещё лучше вообще прекратить эти глупые демонстрации, потому что уже люди гибнуть начали. Он вообще обеспокоенный был какой-то, может быть, ещё где-то что-то случилось... он только про верфи рассказал, ни про что больше...
– Андроид? – спросил Виталий, и тут же пояснил, поймав непонимающий взгляд жены: – Полицейский андроид был?
– Нет, настоящий, – ответила Вика.
– А на верфи кто погиб?
– Трое ваших, один наш.
– Ваших у нас тоже много, – Виталий потянулся и выключил ночник. – Между прочим, многие и не из рабочих, даже настоящий доцент один есть, кандидат технических наук. Умные люди понимают, на чьей стороне правда. Ладно, давай спать, мой милый клон.
– Я люблю тебя, – прошептала Вика, прижимаясь к мужу.
– Я тебя тоже, – прошептал Виталий и поцеловал её в щёку. – Спокойной ночи.
 
* * *
 
– Что там? – спросила Машка.
– Спи давай, – сурово, по-мужски ответил Олег. – Полуношница...
– Не, правда! – Машка уселась на кровати и с интересом уставилась на Олега, поблёскивая в полутьме громадными – в пол лица – глазищами. – Не ругаются они?
– Да не ругаются, отвяжись! – отмахнулся от сестры Олег, отходя на цыпочках от двери и забираясь обратно на кровать. – Спать уже легли, и ты давай дрыхни, мелочь пузатая!
– А чего они говорили? – не унималась Машка.
– Да как обычно, – криво, как отец, усмехнулся брат. – Спорили, кто из них больше настоящий.
Машка хихикнула и хлопнула ладошками по одеялу.
– Главное, чтобы не ругалися, – авторитетно заявила она. – А то фиг мы завтра на аттракционы пойдём.
– Да не денутся они никуда, аттракционы твои! – сурово отвечал брат. – Спи давай! А то по шее сейчас схлопочешь, вместо аттракционов. Поняла?
– Ага! – Машка удовлетворённо бухнулась на подушку и уставилась в потолок. Но спать ей не хотелось, хотелось говорить.
– Оле-ега-а, – протянула шёпотом Машка. – А вот я кто получаюсь? Настоящая или нет? Ведь я же по-настоящему, как ты и мама, но только от папы, а не от мамы. Это как тогда будет? Как папка я получаюсь или настоящая? Или андроид?
– Дура ты настоящая! – огрызнулся Олег, повышая голос, и добавил с явной уже угрозой: – А будешь ещё болтать, будешь побитой дурой! Настоящей побитой дурой! Спи давай уже, тебе сказали!
Машка мгновенно зажмурилась и замерла. Она поняла, что брат сейчас уже действительно может отвесить ей подзатыльника.
– Только бы аттракционы... – мечтательно прошептала она, засыпая.
 
* * *
 
Виталий с утра забежал в полицейский участок – проведать Ромку и немножечко покачать права. Права покачать ему не позволили, а с Ромкой он переговорил, хотя и недолго. Видок у Ромки был такой, словно его пинками скатывали с лестницы пятиэтажки, по всем пролётам. Сидел он с трудом и на вопросительный взгляд Виталия только лишь коротко кивнул.
– Ты передай там нашим, чтобы ничего не отменяли, никаких пикетов, – сказал Ромка. – Забастовку не перенесли?
– Нет, – помотал головой Виталий, – в среду начинаем. Тебя надолго сюда?
– Не знаю, – мрачно проворчал Ромка. – Смотря по тому, что с полицейским будет. Обещают лет пять-семь – это если он жив останется. А если нет... – Ромка замолчал.
– Ладно, поможем, – ответил Виталий. – И тебе в тюрьме поможем, и семье твоей. Не грузись, мы своих не бросаем, сам знаешь. Бывай, друг! Держись!
– Давай! – ответил Ромка. – Тоже не грузись там!..
 
* * *
 
На выходе из участка дежурил какой-то слишком уж старый даже для ночного сторожа полицейский. Виталий остановился на ступеньках, прикуривая и соображая, как быстро сюда на машине доберётся Вика и как быстро у них получится забрать детей из дома и доехать до Парка Человечества. Пробок, кажется, не было, поток машин шёл быстро, так что за час вполне можно было управиться. И вообще, правильно они сделали, что договорились встретиться тут, возле полицейского участка. И он с Ромкой повидался (успокоился хоть немного; вроде бы, не сильно его отмудохали), и Вика к матери своей заскочить успела, проведала. Вообще-то, можно будет после аттракционов к ней всем вместе нагрянуть, к тёще на блины, так сказать, внуками её побаловать... Виталий глубоко задумался и даже вздрогнул от неожиданности, когда его окликнул полицейский.
– Проведал?
– А?.. – Виталий не сразу понял, о чём тот говорит.
– Проведал, говорю, своего дружка-революционера? – строго спросил полицейский, закладывая руки за спину и покачиваясь перед Виталием с носков на пятки.
– Проведал, – коротко ответил Виталий.
– Всё бунтуете? – понимающе кивнул полицейский. – И чего вам в жизни не хватает – непонятно...
Виталий посмотрел на полицейского. Выглядел тот, по правде сказать, не столько старым, сколько каким-то поношенным, дрябловатым. Форма на нём сидела, как на корове седло – нелепо и угловато топорщилась с боков, и ремень выглядел так, словно нацеплен был не на живого человека, а на дерево.
– Так чего же вам не хватает-то? – непонятно почему настаивал полицейский.
– Равноправия, – коротко ляпнул Виталий первое, что взбрело ему в голову, и отвернулся к проезжей части.
– Это правильно, это ты молодец, – неожиданно прозвучал из-за спины голос полицейского. И пока Виталий переваривал его слова, пока он раздумывал, оборачиваться или нет, пока он оборачивался – полицейский уже развернулся и ушёл куда-то к перекрёстку. Виталий посмотрел ему вслед – со спины полицейский выглядел так же нелепо, как и спереди – и снова принялся выискивать в уличном потоке машину жены.
Тёмно-синий «Скворец» показался минут примерно через пятнадцать, когда Виталий докурил уже вторую сигарету. Вика вырулила из переулка и притормозила на перекрёстке, пропуская встречные машины. Собственно говоря, притормозила не только она – по главной улице подъезжал какой-то правительственный автомобиль и, похоже, остановиться он собирался как раз возле полицейского управления. Виталий сообразил, что Вику сюда теперь просто не пропустят, и надо как-нибудь ей помахать, чтобы остановилась прямо там или проехала чуть дальше. Он уже направился к перекрёстку, когда вдруг заметил суетливо подбегающего к правительственному автомобилю того самого старого полицейского, что только недавно приставал к нему. Виталий ещё удивился, почему это дежурный кинулся регулировать движение, и откуда у него в руках вдруг взялся регулировочный жезл... или что-то на жезл похожее... но не очень похожее... и даже не похожее вовсе... и что это он торопливо выдёргивает из-под мундира, какую такую непонятную плоскую коробку – большую, серую...
Потом удивление исчезло и пришло опустошающее отупение – когда полыхнуло огнём, грохнул взрыв и в грудь ударило волной воздуха, опрокинуло, поволокло по асфальту. И последнее, что увидел Виталий, перед тем как страшно, во всю силу лёгких, заорать: распускающиеся огненно-красными бутонами автомобили на перекрёстке. И среди них – тёмно-синий «Скворец» Вики.
* * *
 
Вику хоронили всей улицей. Все пришли, даже те, кто не особенно-то и ладил с их семьёй. Пришли и заводские ребята, и инженеры из управления, и даже парни из местного отделения полиции во главе с шерифом. Говорили, что вроде бы собирались прийти и родственники того террориста-самоубийцы, но то ли их отговорили, то ли у них сейчас и своего горя хватало. Шептались ещё, что самоубийца-полицейский был не андроид, что он, вроде бы, из настоящих, но какое это теперь имело значение?
И какое значение имеет то, что Вика погибла случайно, что это фактически был несчастный случай. Потому что собирались ведь подорвать только заместителя министра безопасности, приехавшего зачем-то в этот полицейский участок. Его, может быть, и стоило подорвать, ничего хорошего для народа он не сделал, и тем более был он не андроидом, а клоном, и не просто клоном, а из тех клонов, которые не стеснялись себя открыто называть «настоящими людьми». Мало кому нравился этот заместитель министра, и даже клоны были от него не в восторге, потому и... собственно... потому и погибла Вика – случайно, нелепо, за чужую и чуждую ей идею, за непонятные ей принципы. Непонятные и ненужные, по сути, ни ей, ни тем, кого она бросила жить дальше.
Больше всего Виталий переживал за детей, но они держались. Спасибо Наде, Викиной сестре – та от детей ни на шаг не отходила. Она не навязывалась, не пыталась их как-то отвлечь, она просто была рядом. И это сейчас было главное.
В какой-то момент Виталию вдруг стало очень тяжело наблюдать окружающее, ему захотелось побыть в одиночестве. Он незаметно вышел из дома и завернул за угол, во дворик. И совершенно не удивился, увидев тут же, возле дерева, сына.
Олег, похоже, вышел потихоньку покурить – табачищем от пацана так и разило за километр. Но сейчас Виталий сделал вид, будто не заметил этого. Он вздохнул и сказал:
– Вот так-то, сынок... – просто для того сказал, чтобы хоть что-то сказать, потому что совершенно ничего не сказать было сейчас нельзя, потому что тишина сделалась бы невыносимой, а бестолковые слова и ненужные звуки каким-то образом могли не позволить соскользнуть окружающему миру в чернеющий болью хаос. И сын тоже понял, что нужно хоть что-то сказать. Но ему не хотелось бесполезных слов, ему нужно было услышать что-то правильное и необходимое, что-то такое, что поможет ему пережить эту боль и заставит жить дальше. И мальчик не стал пасти бесполезный словесный скот, он хотел быть рядом с отцом, рядом с другом, рядом с близким, разделяющим его боль, сочувствующим ему; рядом с человеком, которому он мог бы и дальше доверять, как доверял ему всегда; которого он мог бы и дальше, как всегда, любить и уважать.
– Папа, а за что все так ненавидят настоящих людей? – спросил Олег.
Виталий молча посмотрел на него.
Он думал сейчас о том, что же ответить сыну. И понимал, что ответить ничего не сможет.
Ни сейчас, ни после.
Никогда.