Вилаят Гулиев
МИРЗА И ЭМИРЗАДЕ
Вспоминая академика
Мирзу Ибрагимова

 

После того, как я прочел книгу известного ученого-историка Джамиля Гасанлы «Борьба за национальный язык в Азербайджане», еще больше возросло моё уважение к одному из основных участников событий, имевших место на идеологическом и духовном фронте в середине 50-х годов ХХ века – большому писателю, интеллигенту и общественно-политическому деятелю Мирзе Ибрагимову.

Естественно, мне было известно в общих чертах о борьбе Мирзы муаллима за предоставление азербайджанскому языку статуса государственного языка и всех сопутствующих прав, закрепленных в Основном законе республики – Конституции. Его книгу «Азербайджанский язык», вышедшую в 1957 году и считавшуюся первым проявлением «оттепели» в общественно-политической атмосфере в постсталинский период в условиях национальных окраин, – я прочел на одном дыхании. Но, по правде говоря, отложив в сторону общие впечатления и патриотические чувства, я не был тогда достаточно осведомлен о важности и значении феномена Мирзы Ибрагимова в борьбе за реальное – не на словах, а на деле – становление нашего родного языка как государственного, о глубинных причинах этого процесса.

До того как в результате удивительных жизненных поворотов судьба свела нас на совместной работе в Институте литературы имени Низами, я больше знал Мирзу муаллима по его книгам, по прессе, по его действительно производящей безграничное впечатление многогранной деятельности.

Первое, заочное наше знакомство произошло в мои школьные годы. Причем не только с Мирзой Ибрагимовым. Произведения основных представителей азербайджанской советской литературы, порой непопулярные в наши дни, но в действительности, целый ряд достоинств которых с точки зрения истинного искусства невозможно отрицать, были прочитаны мною в то время. Я читал и верил в искренность, гуманизм и правдивость нашей литературы. Быть может, чтоб не портить этого ощущения, чтоб не менять появившегося, наверное, под влиянием юношеского максимализма первого и доброго впечатления об этих произведениях, я в последующем не особо стремился рассматривать творчество многих представителей азербайджанской советской классики как профессиональный критик-литературовед в контексте мировой литературы и новых требований и принципов. Но должен признаться, что роман «Наступит день» остался в моей памяти как одно из самых сильных произведений, прочитанных в школьные годы. Этот роман произвел на меня неизгладимое впечатление.

В 1971-ом году, будучи студентом первого курса филологического факультета университета, я впервые увидел Мирзу муаллима, что называется, воочию. Встреча с известным юбиляром на вечере, проводимом в связи с 60-летием со дня его рождения, происходила, если мне не изменяет память, в Азербайджанском драматическом театре. В то время мы – будущие филологи, начинающие поэты, прозаики и критики – не пропускали ни одного такого мероприятия. Мы готовы были горы свернуть, чтобы достать пригласительные на эти вечера. В особенности когда речь шла о встречах с такими живыми классиками, как Мирза Ибрагимов...

С того литературного вечера минули десятилетия, и я уже могу не вспомнить многого, что там происходило. Я не могу точно вспомнить всех выступавших и всего того, что они говорили о Мирзе муаллиме. Но никак не уходит из памяти и по сей час стоит перед глазами заполненный «под завязку» зал. Быть может, я смог бы найти определенную информацию, полистав прессу за 1971 год. Но самым запоминающимся было выступление самого юбиляра. А то, что он говорил, навсегда отчеканилось в моей памяти.

Это выступление чуть было полностью не изменило мое представление о Мирзе Ибрагимове, которого я считал одним из самых колоритных и притягательных представителей современной азербайджанской прозы. Услышанная мною из уст писателя история, связанная с одним случаем из его жизни, чуть не послужила для меня, как говорится, причиной разбитой мечты.

Хочется отметить, что 60–летний Мирза Ибрагимов был видным мужчиной с очень достойной и располагающей к себе внешностью. Он был одет современно и со вкусом. Волосы с легкой проседью были аккуратно зачесаны назад. В его поведении чувствовалась уверенность в себе, в своем авторитете и в своей силе. Несмотря на то, что говорил он мягким, приятным слуху голосом, невозможно было не почувствовать твердость и категоричность в его словах. В сущности, он имел на это моральное право. 40 из 60 лет своей жизни он постоянно находился в центре событий. Действительно, для одной человеческой жизни он совершил великие, огромные дела, и вписал свое имя в анналы истории. В 34 года он стал одним из первых пятнадцати действительных членов Академии наук Азербайджана. Позже был награжден Сталинской премией. В сравнительно молодом возрасте являлся членом правительства Азербайджана, в статусе министра руководил такой важной и стратегической областью, как образование. Занимал пост председателя Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР – формального президента страны. К тому же своими смелыми, национально направленными шагами он дал понять, что не намерен оставаться просто символически президентом в замкнутых границах доверенной ему сферы деятельности. Долгие годы Мирза муаллим являлся председателем Союза писателей Азербайджана, который даже в условиях Советского Союза оставлял впечатление не очень спокойного места. Многократно избирался в республиканский и общесоюзный парламенты. Он был хорошо известен и снискал глубокое уважение как в нашей стране и в бывшем Советском Союзе, так и за пределами СССР за свою гуманитарную и интеллектуальную деятельность. Прозаик, драматург, публицист, переводчик и литературовед – вот ипостаси его многогранной и плодотворной литературной деятельности. Занимая высокие посты и являясь действительно убежденным коммунистом, он никогда не терял своего единства с родным народом и с родной землей. Даже с началом хрущевского волюнтаризма он не отступил с переднего края сложной и неравной борьбы за признание нашего родного языка государственным. Своим творчеством и общественно-политической деятельностью он стремился служить нации, национальным целям и идеям, и даже зная о возможных трудностях и лишениях, которые это могло повлечь за собой – в решающие моменты он, вместо того чтобы промолчать, всегда предпочитал открыто высказать свое мнение.

Он нашел путь к сердцам людей не из-за того, что занимал руководящие должности с молодых лет, не из-за того, что, как говорится, держался за подол больших людей, а благодаря своей привязанности к народу и качествам борца, своей чистоте, благородству и великодушию, и верности чувству справедливости. Конечно, он и сам понимал это. Слава не опьянила его, но то, что он знал об уважении к себе среди простых людей, и его удовлетворение своим образом жизни бросалось в глаза. Он отличался тем, что стоял на голову выше большинства из окружавших его людей. Это – качество свойственное сильным личностям.

Рассказанная в тот памятный вечер Мирзой муаллимом история напомнила мне повесть нашего известного прозаика Таги Шахбази «Ножницы». Наверное, все, кто заканивал среднюю школу на родном языке, помнят историю о том, как безжалостный, жестокий Мешади Салман в наказание за потерю ножниц бросил нашедшего пристанище в его доме и прислуживавшего ему восьмилетнего Мохаммеда в горящий тандир. Я еще раз поверил в правдивость сюжета и жизненность этого рассказа на примере стоявшего перед нами Мирзы Ибрагимова. Оказывается, похожий случай произошел полвека назад с девятилетним Мирзой, в то время работавшим в доме одного из состоятельных жителей поселка Забрат. Конечно, его не бросали в горящий тандир, как маленького Мохаммеда. Просто гуси, которых он должен был стеречь, забрели в лужу кира (кир – расплавленный асфальт для покрытия крыш), и их «одежка» из перьев и пуха пришла в негодность, за что одинокого ребенка вначале высекли, а затем с одним только старым потрепанным одеялом посреди ночи выбросили на улицу на зимний холод.

В принципе, нет большой разницы между тем, сгоришь ли ты в тандире или замерзнешь от холода. Для одинокого ребенка безо всякой поддержки, который может обратиться за помощью и защитой только ко Всевышнему, быть выгнанным из дома в морозный зимний день было равносильно смерти.

Но Мирза, как и маленький герой рассказа «Ножницы», не погиб, выжил. Советская власть взяла его под свою опеку. В детском доме он нашел заботу и поддержку. Он не стал, как Мохаммед, обращаться к писарю для того, чтоб написать письмо к превратившим его жизнь в ад Мешади Салманам. Уже с ранних лет он сам старался справляться со своими   бедами и печалями. Он работал на нефтепромысле и учился в фабрично-заводском училище – ФЗУ. Бесстрашное преодоление трудностей скоро принесло свои плоды. Уже в 23 года он был направлен на свою первую руководящую работу. Умный, способный и трудолюбивый, он до конца своих дней продолжал трудиться. Неизменно находился в центре происходящих в обществе событий, в авангарде, у всех на виду. В возрасте, когда современная молодежь заканчивает свое высшее образование, в 24 года, состоялась постановка его первой пьесы «Жизнь», вызвавшей широкий резонанс в обществе. Ну, а для него она послужила путевкой в большую жизнь, настежь распахнув перед молодым автором многие заветные двери. По окончании аспирантуры в Ленинграде он защитил важную, значительную научную работу. Написанное им исследование о творчестве и общественной деятельности Джалила Мамедгулузаде, позднее изданное в виде монографии под названием «Великий демократ», для того времени было значимым шагом с точки зрения общей оценки литературной школы журнала «Молла Насреддин». 

Одним словом, за короткое время Мирза Ибрагимов занял достойное место как в политической, так и в литературно-культурной элите страны.

И всего этого он достиг исключительно благодаря своему интеллекту, знаниям и трудолюбию. Мирза муаллим на своем примере еще раз показал возможность «Хеппи Энда» – счастливого финала – не только в сказках, но и в реальной жизни.

…Далее юбиляр рассказал вот что. В один из обычных рабочих дней он находился в служебном кабинете, исполняя свои обязанности министра просвещения, когда вошедшая к нему секретарша, русская по национальности, не знавшая многих подробностей его биографии, доложила: «Мирза Аждарович, пришли ваши мать с сестрой, они ждут в приемной. Хотят вас видеть». Мирза муаллим, естественно, вздрогнул от неожиданности. Потому что и мать, и сестру он потерял в очень раннем возрасте.

Все говорило о том, что произошло какое-то недоразумение. Он отослал секретаршу обратно, для того чтоб разобраться в ситуации. Вернувшаяся через несколько минут девушка добавила на этот раз, что «мать» и «сестра» приехали из поселка Забрат.

Поняв теперь, в чем тут дело, Мирза муаллим пригласил «родственников» зайти. Женщина, которая когда-то из-за гусей, случайно забредших в кир, холодным зимним вечером отхлестала его прутом для взбивания шерсти, а затем выгнала на улицу, сейчас вначале на мгновение растерялась, войдя в этот высокий кабинет и увидев его представительного хозяина. Затем подошла и обняла Мирзу муаллима за шею. При этом она не забыла слегка прослезиться. Указав на молодую девушку рядом с собой, она безо всякого стеснения и смущения заявила: «Это твоя сестра. Я привела ее, чтоб она знала своего брата, имя которого до сегодняшнего дня она только слышала, чтобы своими глазами увидела, на какие высоты он поднялся». В действительности же через некоторое время стало ясно, что и «мать», и окончившая университет «сестра» заявились к нему по прошествии стольких лет не просто для того, чтобы повидать высокопоставленного «родственника». Они пришли с просьбой, исполнение которой было в пределах его должностных полномочий и его возможностей.

Естественно, до этого момента я всей душой был с Мирзой муаллимом. Как поучительный жизненный пример, как еще одно свидетельство победы добра и справедливости над злом, этот приход к нему жестокой «матери» в качестве просительницы – я считал его торжеством. Я радовался победе того, кто когда-то считался слабым, над сильным, восстановлению справедливости. К тому же, вспомнив народную мудрость о том, что ответить добром на добро может каждый мужчина, но ответить добром на зло способен лишь настоящий – я ждал, что Мирза муаллим своим великодушием и достоинством морально устыдит наглых, изворотливых «родственничков».

Но от его слов: «Когда ты в зимний день, избив, выгнала меня из дому, я не был твоим сыном, а сейчас вдруг стал им?», – высказанных им пожилой, старой женщине, быть может, пришедшей к нему после тысячи колебаний и сомнений, от демонстрации им своего превосходства – мне почему-то стало не по себе…  Наверное, это явилось результатом присущего молодости романтизма, а, с другой стороны, того, что очень многие вещи в жизни мне все еще представлялись в розовом цвете. Именно под влиянием этих чувств я ожидал от Мирзы муаллима, что в описанной ситуации он на зло ответит добром. Я ждал, что он забудет плохое и поступит мягко и снисходительно как в отношении той молодой девушки, вины которой в этой истории никакой не было, так и в отношении женщины, скорее всего, из острой нужды обратившейся за помощью к человеку, с которым когда-то она обошлась, мягко говоря, очень плохо. Но он, вопреки моим романтическим представлениям и ожиданиям, предпочел представить нам суровое лицо правды, как она есть.

Думается, при желании Мирза муаллим мог бы по прошествии стольких десятилетий несколько иначе описать финал этой истории, у которой не было никаких свидетелей, выставляя себя в образе более благородном и великодушном. Он мог и не рассказывать о том, что в лицо обвинил нанесшую ему в прошлом глубокую, незаживающую рану женщину, оказавшуюся в незавидном положении. Но, видно, так же, как и в творчестве, в повседневной жизни преданность истине была для него в его мировоззрении превыше всего.

Через некоторое время я и сам, как говорится, прошел через многие трудности в жизни, набрался определенного опыта и понял, что жизнь состоит не из одного лишь розового цвета. Я осознал необходимость никогда не забывать не только хорошее, но и плохое. Я понял, что, чем скрывать правду, причиняя тем самым себе боль и страдания, чем грустить и терзаться, правильнее в нужный, подходящий момент посадить на место плохого человека, будь то женщина или мужчина, более того, это необходимо с точки зрения интересов общества.

Но я должен также добавить, что, несмотря на то, что Мирза муаллим высказал так называемой «матери» слова, столько лет терзавшие ему душу и сердце, он не остался безучастным к делам своей «сестры». Как мог, помогал ей. Я помню, что, когда разговор дошел до этого момента, зал разразился бурными аплодисментами. Будучи тонким психологом, Мирза муаллим одним только этим штрихом вновь возвысился в наших глазах, в глазах таких же молодых людей, как и я, минутами ранее посчитавших его «жестоким и безжалостным», снова стал нашим героем.

***

В разрушении моих ложных, в чем-то наивных представлений большую роль сыграли не только произведения Мирзы муаллима, но и сама его цельная личность, его внутренняя культура и человечность. А после появления возможности личного общения с ним, я, наблюдая Мирзу Аждаровича на высоких должностях, в президиумах всевозможных собраний и заседаний, на личном опыте убедился в необычайной скромности и искренности этого человека, еще сильнее ощутил его неразрывную связь с народом. Я близко узнал этого видного представителя современной азербайджанской литературы как человека и гражданина. В том, что я питаю глубокое уважение к его личности, публицистика писателя имела не меньшее значение, чем его драматические и прозаические произведения.

В мои студенческие годы в Ясамальском районе Баку располагался филиал университетской библиотеки. Иногда его называли Фондом восточной книги. В фонде наряду с недоступными для нас, студентов, многочисленными изданиями, также хранились комплекты выходивших в Южном Азербайджане в 1945-1946 годах газет и журналов «За Родину». И сегодня в моей памяти остались ощущаемые почти физически боль и горечь потерь, когда сгорели при пожаре напечатанные в этих изданиях работы Мирзы муаллима по иранской теме, отражающие в себе горькие и гордые впечатления, трагические страницы новейшего исторического прошлого, страдания и боль народа. Я не знаю, попали или нет эти работы в 10-томное собрание сочинений писателя. В то же время я не могу припомнить других примеров существующих литературно-публицистических произведений, в той же степени ярко и остро отражающих дискриминацию и унижения человеческого достоинства и традиций, национального самосознания и языка, которым подвергаются наши соотечественники в Южном Азербайджане со стороны персидских шовинистов.

Краткое, но напряженное и интересное время, проведенное им на родине своих предков в Южном Азербайджане в период второй мировой войны, оставило неизгладимый след в жизни Мирзы Ибрагимова как писателя и общественно-политического деятеля. Эти месяцы породили такое произведение, как «Наступит день», и серию работ, которые можно условно назвать «Иранской публицистикой». Эти месяцы дали ему стимул для продолжения на севере неудавшейся на юге борьбы за национальный, азербайджанский язык. Они сыграли решающую роль в появлении на свет таких заслуживающих внимания в его творческой жизни работ, как многотомник «Антология литературы Южного Азербайджана» и «История литературы Южного Азербайджана».

Мирза Ибрагимов вошел в историю литературы Азербайджана ХХ века как прозаик, драматург, переводчик, критик-литературовед и публицист. В каждой из этих областей он создал незабываемые произведения, отвечавшие высоким требованиям своего времени и жанра. Каждое его произведение, независимо от жанра, отличалось новаторским духом, смелой авторской позицией в постановке и решении проблем, и тесной связью с исторической судьбой народа. Появившаяся в период «расцвета» так называемого «большого террора» книга «Великий демократ», как я отмечал выше, послужила определенного рода щитом в плане защиты от злобных нападок личности и наследия Джалила Мамедгулузаде. Появившееся в «колыбели революции» – Ленинграде – как кандидатская диссертация, – это произведение в условиях идеологии сталинизма превратилось в индульгенцию для литературной школы журнала «Молла Насреддин» в целом. Переведенный на целый ряд языков народов мира роман «Наступит день» для сотен тысяч людей в различных странах стал важным источником информации об ужасных преступлениях персидского шовинизма, творимых по отношению к азербайджанским тюркам. В драме «Тлеющие очаги» впервые со всей эмоциональностью был создан новый образ государственного служащего, интеллигента, ведущего борьбу против больших сил ограниченными средствами и возможностями в период, когда и он сам, и его народ зажаты в тиски. В своем последнем большом произведении, которое, к сожалению, он не успел завершить, – в романе «Перванэ», автор вновь возвращается к феномену Нариманова и создает живой, монументальный образ-панораму Азербайджана XIX века, вошедшего в систему новых общественных отношений.

В канун 600-летнего юбилея великого азербайджанского поэта средневековья Насими академик Мирза Ибрагимов также оппонировал попыткам наших туркменских братьев представить поэта классиком только лишь туркменской литературы, таким образом вырвав его из контекста общетюркской и исламской культуры. В 1973 году в Москве на обсуждении этого вопроса, проходившего с участием не только творческой интеллигенции, но и высшего партийного руководства страны, он с неоспоримой рассудительностью и находчивостью сумел доказать неправоту наших соседей и братьев, в то же время указывая на принадлежность азербайджанца Насими к общей тюрко-исламской и мировой культуре.

Одним словом, несмотря на меняющиеся на протяжении десятилетий идеологические линии и установки, Мирза Ибрагимов больше прислушивался к голосу своего сердца, нежели к требованиям его почетных званий и регалий. Никогда не теряя инстинкта самосохранения, он вместе с тем никогда не отступал в борьбе за счастье своего народа и его язык, за свои историю и культуру.

 

***

После 1980 года, принесшего мне более широкие возможности для общения в творческих кругах, мы стали чаще встречаться с Мирзой муаллимом на различных литературных и общественных мероприятиях. Временами он заходил в Институт литературы, где я был вначале аспирантом, а затем научным сотрудником. Принимал участие в заседаниях Научного совета или Совета по защитам. При возникновении острых споров, столкновении мнений его обоснованные, взвешенные выступления или меткие реплики мягко разряжали конфликтные ситуации. К тому же я никогда не видел, даже когда страсти накалялись во время таких диспутов, чтобы Мирза муаллим хоть раз повысил голос или попытался кого-либо заглушить.

 

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.