Вилаят Гулиев
МИРЗА И ЭМИРЗАДЕ
Вспоминая академика
Мирзу Ибрагимова

окончание

 

…Несмотря на преклонный возраст и частые недомогания Мирза муаллим не остался в стороне также и в тот период, когда на повестку дня встала проблема нагорно-гарабахского конфликта и безосновательных территориальных претензий армян к Азербайджану. В этом вопросе он сделал все, что было в его силах, как депутат Верховного совета бывшего СССР, как хорошо известный во всесоюзном масштабе общественный деятель и творческая личность. В июне 1989 года в Кремле на встрече азербайджанской и армянской интеллигенции с сыгравшим большую негативную роль в бедствиях и несчастьях нашего народа М.Горбачевым, участие и выступление Мирзы муаллима стало, по-моему, его последним боем, быть может, его окончательным расставанием с семидесятилетним советским прошлым. Самым запоминающимся на этой встрече было то, что Мирза Ибрагимов, выучивший русский язык в возрасте двадцати лет, своим логическим мышлением и неопровержимостью приведенных им фактов заставил замолчать известного мастера «красноречивой» демагогии и безудержного болтуна-говоруна Горбачева.

 

***

…Последние двадцать лет прошлого века моя жизнь была связана с Институтом литературы имени Низами. Сейчас, оглядываясь назад и вспоминая те годы, я думаю, что мне и моим коллегам, вместе с которыми мы пришли в науку, очень повезло. Потому что в 70-80-х годах прошлого века для целого ряда известных представителей азербайджанской литературы и культуры это место было вторым домом, храмом науки, где звучали их голоса и мысли. И Мирза муаллим после почти сорокалетней разлуки вернулся в Институт.

В то время состав Института в значительной степени изменился. В различных отделах трудились новые молодые люди, либо пришедшие сюда через аспирантуру, либо выбранные и принятые на работу. Естественно, что даже если Мирза муаллим и слышал о некоторых из них и встречал их имена в печати, – с большинством из них он лично знаком не был. С другой стороны, было немало ученых, с которыми он поддерживал общение на протяжении десятков лет, близко знал их лично. Быть может, для народного писателя, академика, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии, в прошлом министра и государственного деятеля, находящегося на виду на протяжении всей своей жизни, ну и, наконец, уважаемого аксакала и живого классика – более приемлемым и удобным было бы общение лишь с близко знакомыми ему людьми, нисколько не сомневающимися в его благожелательном отношении к ним, а в общении с молодежью «сохранять» образ недосягаемого идеала.

Но Мирза муаллим не был бы Мирзой муаллимом, поведи он себя так! Не будем забывать, что время, когда он вернулся в Институт в качестве руководителя отдела, было также временем разрушения идолов и пренебрежения к уважению старших, к таким понятиям, как честь и достоинство, временем разгула пустой демагогии, временем бряцающих оружием хунвейбинов. Некоторые, особо не отличавшиеся ни своим трудолюбием, ни научными успехами, да и просто человечностью, пытались компенсировать свои, быть может, долгие годы, тлевшие в них убогость и неполноценность путем опорочивания, унижения (естественно, на своем мелком, примитивном уровне мышления) действительно известных и уважаемых людей, реальных обладателей славы, уважения и почета. Если бы и Мирза муаллим в своей повседневной жизни, как многие в этих условиях, вел себя по принципу «неблагородному, непорядочному говорите «здравствуйте» и проходите мимо», держался бы над всеми и вся, – тогда, наверное, его слух был бы более спокоен и не слышал бы он ненужных и недостойных слов.

Но он, как в знаменитом стихотворении Лермонтова, будто искал покой в буре, – всегда хотел находиться среди людей.

Вспоминаю, как в один из тех дней некий далекий от науки и воспитанности горлопан остановил медленно направлявшегося к своему кабинету и с улыбкой на лице здоровавшегося с идущими ему навстречу людьми Мирзу муаллима и в грубой форме стал выспрашивать, сколько у него денег. Большой писатель и Человек с большой буквы, нисколько не изменившись в лице, сказал: «Молодой человек, считать деньги в чужих карманах – неприлично». Получив это назидательное наставление, нахал распалился еще больше и, перейдя уже в открытое хамство, выкрикнул: «Если вы не тратите деньги в эти тяжелые, сложные для народа дни, когда же вы будете их тратить?» Я помню, что, оттащив наглеца в сторону, мы принесли наши искренние извинения мастеру-аксакалу…

Совершенно ясно, что подобного рода попытки тупого экстремизма не могли оттолкнуть и отдалить Мирзу муаллима от молодежи. Напротив, несмотря на свой возраст, политическую позицию, направленность образа мышления, он неизменно выказывал свою готовность встретиться лицом к лицу с любым человеком и говорить на любые темы. Если он видел нас, собравшихся группой в коридоре и обсуждающих что-то, он не проходил мимо, просто кивнув головой. Он подходил и спрашивал, как у нас дела. Искренне интересовался нашими диссертациями, состоянием наших связей с прессой. Всегда предлагал свою помощь, свой совет.

В этот беспокойный, тревожный 1989 год, когда на глазах у нашего поколения, говоря поучительными словами Мирзы Джалила, «мир дрожал, вселенная переворачивалась», когда его возраст уже подходил к восьмому десятку, – наш мудрый аксакал Мирза Ибрагимов трудился на последней, быть может, наиболее приятной и близкой его сердцу, нужной и любимой работе в жизни. Он был руководителем отдела литературы Южного Азербайджана в Институте литературы имени Низами Академии наук. Он же был и инициатором создания самого отдела, а также утверждения должности секретаря Союза писателей по литературе Южного Азербайджана.

После решения организационных вопросов академик Мирза Ибрагимов начал определенную работу в направлении популяризации отдела (говоря современным языком – занялся его презентацией). С этой целью он сделал телефонный звонок председателю Комитета по телевидению и радиовещанию Азербайджана и получил один час эфирного времени. На передачу, которую вел он сам, Мирза муаллим пригласил актеров для чтения отрывков из различных художественных произведений, а также вместе с другими сотрудниками и меня как заместителя директора Института по научной работе.

По окончании очень интересной и живой программы мы все вместе вышли из здания телестудии. Когда мы подошли ко входу в Нагорный парк, Мирза муаллим попросил сотрудника отдела Назима Ризвана остановить ему такси.

– Не беспокойтесь, Мирза муаллим, – сказал я. – У меня есть машина. Куда вам нужно, скажите, я могу вас отвезти.

– Куда, кроме дома, может пойти человек в моем возрасте? – сказав это, Мирза муаллим                весело взглянул на сотрудниц нашего отдела. Затем, повернувшись ко мне, он спросил: «Ты что, взял машину у своего руководителя?» Узнав, что у меня собственная машина, он мягко улыбнулся: «Машина Яшара вряд ли доставит пассажира по адресу».

Некоторое время назад директору Института Яшару Гараеву был выделен служебный автомобиль. Несмотря на то, что это была «Волга», слово «автомобиль» применительно к этому транспортному средству звучало слишком торжественно. Половину рабочей недели машина находилась в ремонте. При движении она издавала ужасный грохот, казалось, что вот-вот она развалится, и все ее детали покатятся в разные стороны. Как будто ее доставили не из гаража Академии, а из какого-то пункта по сбору металлолома. Естественно, в том, что Институту выделили такую машину, не было никакой вины покойного Яшара муаллима. Либо отношение к науке было таким, либо это было все, что имелось у нас в наличии…

Мирза муаллим начал говорить, что не хотел бы утруждать меня, но затем согласился. Когда я из уважения и вежливости хотел открыть ему заднюю дверь моих «Жигулей», он запротестовал: «Нет-нет, – сказал он, – я сяду впереди, рядом с тобой. Ты не шофер, а я не руководитель учреждения». Затем он косвенно указал на мою невнимательность. «Ну, раз ты отвозишь домой меня, тогда, будь добр, развези по домам и наших сотрудниц», – сказал он и пригласил в машину стоявших рядом Эльмиру Ахундову (сейчас известный общественный деятель и публицист, депутат Милли Меджлиса) и Рафигу Гасымову. Сопровождаемый осторожными взглядами моего всемирно известного пассажира, я повел машину и обратил внимание, что он краем глаза наблюдает за мной. Но, убедившись, что вожу машину я неплохо, успокоился и стал беседовать с нашими сотрудницами.

Я помню, что в тот день Мирза муаллим не согласился, чтобы его доставили домой первым. Он предложил вначале развезти по домам наших пассажирок. По пути он почему-то не продолжил наш сегодняшний телеразговор о проблемах юга, а больше говорил о событиях 1950-х годов, о трагедии академика Гейдара Гусейнова и связанном с этим взыскании, полученном им от Мир-Джафара Багирова.

Сказав, что хочет навестить внука, он попросил меня остановить машину на улице Узеира Гаджибекова, перед зданием кооператива «Писатель». Он не позволил мне выйти и открыть ему дверь. Похлопав меня по колену, сказал: «Талантливый человек талантлив во всем, по твоему вождению я понял, что и это занятие ты освоил неплохо».

– Мирза муаллим, ну, если на то пошло, то вы тогда должны уметь управлять самолетом, – шутя сказал я. – К тому же, слава Богу, у вас никогда не было необходимости самому водить машину. С молодых лет вы занимали высокие должности, и у вас всегда были персональные машины и водители.

– Нет. В те времена было не так много автомобилей, как ты думаешь. Ну, а позже не представлялось возможности научиться вождению. А вообще, умение управлять автомобилем тоже является одной из свобод. Ты ни от кого не зависишь. Можешь сам ездить туда, куда тебе хочется…

Мне показалось тогда, что в эти минуты он вспомнил потерянные возможности молодости, времена, когда вопреки своим желаниям он не мог быть полностью свободным и независимым…

Есть у меня и еще одно светлое и поучительное воспоминание, связанное с теми годами работы в Академии.

Так как отдел литературы Южного Азербайджана был сформирован сравнительно поздно, он находился не как остальные структуры Института – на пятом этаже, а на выделенном для полиграфическо-издательского управления Академии четвертом этаже здания. У отдела была всего одна комната, и академик Мирза Ибрагимов, с тридцатилетнего возраста занимавший самые большие кабинеты, работал в этой комнате вместе со всеми своими сотрудниками.

Как-то мне позвонила сотрудница отдела Эльмира ханым и сказала, что Мирза муаллим хотел бы поговорить со мной. Через минуту в трубке послышался мягкий, но уверенный голос Мирзы муаллима. Мы поздоровались, и он сказал, что нам нужно встретиться для того, чтобы внести ясность в некоторые вопросы, связанные с очередным томом антологии литературы Южного Азербайджана, над которой работал отдел, и спросил, когда у меня будет свободное время.

– Мирза муаллим, к чему это беспокойство? – действительно удивился я. – Через пять минут я спущусь вниз, к вам в кабинет.

Но мой собеседник как будто не услышал моих слов:

– Хорошо, тогда договорились, встречаемся завтра в 12 часов, – сказал он.

По не принимающему возражений тону Мирзы муаллима я понял, что для выражения почтения к живому корифею нашей литературы, академику, аксакалу было бы не к месту идти к нему сейчас.

На следующий день, точно в договоренное время, Мирза муаллим пришел ко мне в кабинет. Мы детально обсудили вопросы, связанные с изданием очередного тома антологии, определили необходимые для этого действия. После того, как мы закончили обсуждать дела, он, вернувшись к нашему вчерашнему разговору, сказал:

– Я знаю, насколько ты меня уважаешь. И вообще мне нравится молодежь Института. Она и хорошо воспитана, и хорошо образованна. Есть, конечно, пара пустозвонов, людей, которые сами не знают, не понимают, что говорят, но остальные уважают старших, аксакалов. И ты тоже молод. Наверное, много времени вы проводите вместе. Но ты не должен забывать, что ты занимаешь в Институте руководящую должность. И еще запомни, что для должности нет старшего и младшего. Сегодня ты здесь, а завтра можешь быть занят в другом, более важном деле. Главное – выйти на тропу. Я сам прошел через все это. Если бы вчера после нашего телефонного разговора ты спустился бы к нам в комнату, – никто конечно же, не истолковал бы это превратно. Но я не мог согласиться с этим. Потому что всегда нужно соблюдать субординацию. Руководитель должен руководить. Причем, окружающие, независимо от возраста и репутации, должны знать и уважать это. Есть такое русское слово – «панибратство». Я не могу найти его эквивалент на нашем языке. Но, наверное, ты понимаешь его значение. Занимаясь серьезным делом, нельзя допускать панибратства. В противном случае все перепутается, станет с ног на голову, потеряется смысл. И тебе я бы посоветовал: в стенах, в пределах Института всегда соблюдай официальные отношения со своими сверстниками. Что вы делаете после работы, чем занимаетесь, – это другое дело. Но здесь, в Институте, каждый должен знать и принимать тебя как второго человека в Институте, как руководителя.

В то время мое будущее в плане должностного и карьерного роста в лучшем случае представлялось мне в качестве не играющего такую уж важную административную и формальную роль поста директора Института. Позже, когда по странной прихоти судьбы я занимал должность руководителя одного из важных министерств нашего, уже независимого государства, к тому же работая под руководством такой великой личности и выдающегося государственного деятеля как покойный Гейдар Алиев, я неоднократно вспоминал это, кажущееся на первый взгляд простым, наставление Мирзы муаллима...

 

***

Большая часть жизни и деятельности Народного писателя Мирзы Ибрагимова была связана с Союзом писателей Азербайджана. Начиная с 1934 года, со времени образования этой творческой организации, и до последних дней своей жизни он принимал самое активное участие в ее деятельности как в Баку, так и на общесоюзном уровне. Неудивительно, что у каждого из членов Союза старшего и среднего поколений есть воспоминания, связанные с Мирзой муаллимом.

Своими глазами не видел, своими ушами не слышал. Но говорят, что в определенный период его руководства Союзом писателей на одном из заседаний Союза некоторые его товарищи по перу обрушились на него с критикой, выражая недовольство методами его работы. Сидящий в президиуме председатель внимательно слушает выступающих, делает пометки в блокноте и время от времени что-то кладет себе в рот. Наблюдавший за этим со своего места народный писатель Байрам Байрамов (говорят, что в то время их отношения были прохладными, и Байрам муаллим пришел к решению, воспользовавшись создавшимся положением, первым протянуть руку для примирения…) берет слово и поднимается на трибуну. Обращаясь к коллегам, он говорит:

– Товарищи, нам нельзя быть такими жестокими по отношению друг к другу. Выходящие на эту трибуну к месту и не к месту критикуют Мирзу муаллима. Но никто не обращает внимания на то, что он сейчас чувствует, что переживает. Так нельзя! Мы люди литературы. Мы даем уроки великодушия и чуткости другим. Мы должны также уметь относиться с чуткостью и друг к другу. Некоторое время я наблюдаю за происходящим. Вы все говорите, часто несправедливые слова, а Мирза муаллим одну за другой кладет под язык таблетки валидола…

Улыбнувшись, Мирза муаллим прерывает товарища по перу и, раскрыв ладонь, показывает всем этот «валидол»:

– Не волнуйся, Байрам, время от времени я ем кишмиш.

С чего вдруг я вспомнил этот эпизод?

Рассказанная история может быть и просто притчей, но она точно отражает присущую характеру Мирзы Ибрагимова силу воли, умение не отступать перед трудностями, сохранять бойцовый настрой и оптимизм. И еще говорит о его искусстве всегда разбавить горечь сладостью в любых ситуациях, начиная с мелких случайностей, до самых серьезных вопросов. В противном случае было бы невозможно стойко, не сгибаясь, прожить долгую жизнь, не потеряв при этом любви к жизни и веру в людей.

А свидетелем другого случая был я сам. В клубе «Натаван» Союза писателей проходило очередное собрание. Атмосфера и настроение в зале были не из приятных. Несмотря на мое новое вхождение в писательскую среду, я знал об имеющей место напряженности между литературными поколениями. Говоря точнее, и молодое, и старшее поколения временами относились к творчеству друг друга с чувством неодобрения и ревизионизма. И на том собрании, о котором я рассказываю, явно слышалось это взаимное недовольство. Председательствующий на собрании Мирза Ибрагимов, быть может, считая более беззащитными позиции своих коллег, принадлежавших к представляемому им литературному поколению, встал на их сторону. Но в то же время он не хотел обидеть сыновей друзей по перу, вместе с которыми он прошел творческий путь, не хотел обидеть их детей, отличающихся не только своим талантом, но и избалованностью; решил убеждением призвать к миру, своим авторитетом аксакала устранить и забыть недоразумение.

– Анар, Эльчин, Юсиф, все вы мне как сыновья. Ваши отцы были моими друзьями. Вы выросли у меня на глазах. Я был свидетелем того, как вы пришли в литературу. Ваши успехи всегда радовали меня, – обратился он к этим популярным мастерам пера, не менее известным, чем их отцы.

Сидевший где-то рядом со мной писатель Сейран Сахавет, как бы жалуясь самому себе, тихим голосом, слышным только сидящим рядом, озвучил реплику:

– Ну, а что же теперь делать нам, несчастным, у кого отцы не были писателями? Где же нам искать себе именитых отцов?

Естественно, сидевший в президиуме Мирза муаллим не мог слышать сказанных в задних рядах, к тому же тихим голосом, слов. Но, видимо, каким-то шестым чувством он ощутил небольшую волну обиды, прокатившуюся по залу. И его реакция была мгновенной и адекватной. Он мастерски упредил возникновение повода для какого-либо недовольства.

– Все представители молодежи, собравшиеся здесь, – все вы для меня как мои дети, – сказал он. – Мои двери всегда открыты для всех вас. Я не делаю разницы между вами и моими собственными детьми. Если вам есть, что сказать, или у вас какие-то трудности, – давайте говорить, обсуждать это. Вместе все обдумав, мы найдем выход. Важно, чтоб между нами не оставалось никаких неясностей.

Эта мгновенная реакция явилась еще одним фактором того, почему Мирза муаллим всегда был на виду, фактором его литературного и политического долгожительства.

 

***

Мирза муаллим пришел в этот мир в сложные времена (в пору заката царства Гаджара) на юге Азербайджана – в небольшой деревне рядом с городом Сараб. Точь-в-точь в такое же сложное время (во время распада СССР и мучительного рождения нашей государственной независимости) он ушел из этой жизни в Баку – на севере Азербайджана. Но между этими двумя тревожными и запутанными периодами времени он прожил яркую, полезную и плодотворную жизнь творческого человека, обладающего ясными целями и четкими намерениями, нацеленного на служение народу и его культуре. Он стоял на страже нашего родного азербайджанского языка и нашей культуры. Он многое сделал для сближения юга и севера Азербайджана, для сохранения и укрепления единства мыслей и намерений нашего народа. И никогда не сворачивал с этого пути.

Наверное, его родители, надеясь, что в будущем он станет образованным и умным человеком, назвали его Мирза. Слово «мирза» – арабского происхождения, на фарси имеет два значения. Когда его ставят перед именем (Мирза Фатали, Мирза Джалил), – это означает «умный, образованный человек», а использование же его после имени (Бахман Мирза, Хосров Мирза) – имеет значение «принадлежащий к благородному роду, рожденный эмиром, эмирзаде». Величие и счастье Мирзы муаллима заключалось в том, что он смог объединить оба эти значения своего имени на своем личностном, творческом и жизненном пути.

Всю свою жизнь он являлся как гласом своего народа – его мирзой, так и его достойным представителем, – смог стать избранной личностью, эмирзаде. И до конца своих дней достойно пронес груз этих двух высоких степеней и понятий.

Перевод ХАНЛАРА